Уличные песни

Случилось так, что в годы молодые
Я мир открыл, я в мир вошел иной.
И хоть сейчас виски совсем седые,
Навек отравлен жизнью я блатной.

Я всё узнал — налеты и малину.

Кружилась бешено шальная карусель.
И сколько раз домашнюю перину
Менял я на казенную постель.

И боль разлук узнал я очень рано.

И мне не счесть понесенных потерь…
В душе саднит, не заживает рана,
Хоть боли я не чувствую теперь.

Я злыми взглядами, как проволокой колючей,

Себя и мир свой нелепо оградил.
Но мир другой — он тоже был не лучше.
Я скоро срок по новой подхватил.

И вот сижу, хлебнуть успевши пенки,

И головы мне, я знаю, не сносить.
Но мне плевать, когда стоять у стенки
И что об этом станут говорить.

ПОЕЗДА

НА ПРОДАЖУ ОТЦОВСКОГО ДОМА

Там жизнь взошла и юность колосилась,
И начиналась зрелость, но потом…
Как приговор какой-то темной силы
Висит на нем, что продан будет дом.

Тот старый дом, наверно, станет сниться —

Гнездо, что свито дедом и отцом,
Где мать ждала — в тревогах вечных птицей
За нас больших шальных своих птенцов.

Мне звонкую калитку не потрогать

И больше никогда не увидать —
Спешит, слегка хромая, батя строгий,
В глазах бесята. Чуть отстала мать.

И не услышать лай, сперва сердитый,

Потом смущенный и уже не злой.
И не пробраться в сад, где ветви свиты,
И яблони мне руки тянут — свой.

Последний раз дверь заперта за нами.

Оставлен стол, комод, сундук, кровать…
Нет, не легко своими же руками
Свое гнездо чужому отдавать.

Мы разбредемся, молча глядя в землю,

Чтоб больше не сойтись на месте том,
Где, зову чувств и совести не внемля,
Мы предали тебя, отцовский дом.

Всё позабуду, всё изгладят годы,

Но знаю, что остался навсегда
Щемящий звук калиточной щеколды,
Который дом послал нам вслед тогда…

НА СТЕПНОМ ПОЛУСТАНКЕ