Уличные птицы (грязный роман)

Жадная осень отбирала листья, раздавая взамен мелочь дождя.

Безудержное общение стало в тягость. Работа ночным сторожем, сутки через двое, сразу в трех местах вырвала Графа из круговерти губ, рук, диванов и коммунальных соседей.

Ночь. Граф запирал двери охраняемого объекта и творил волю свою. Одно из мест работы было просто шикарным – институт с великолепным фойе и зимним садом, и с 20.00 до 7.00 все это принадлежало Графу.

228 рублей в месяц за три работы, лампа на столе, верблюжье одеяло и дверь, которую можно запереть изнутри, что еще нужно для человека, уставшего от дороги.

Гулкие коридоры, теплые спортзалы, с парящими душами, королевские монстеры и пальмы в кадках, фонтанчики для питья и шкафчики с ключами от всех помещений – Граф ходил в больших мягких тапках, шаркая ногами и разговаривая с собой и предметами вслух. Он рифмовал строчки и кое-что записывал в маленький черный блокнотик. Иногда среди ночи его охватывала дрожь, мурашки покрывали спину, и крохотные листочки блокнотика начинали заполняться корявыми мелкими чернильными буковками. В такие моменты Граф переставал ощущать свое тело, была лишь неуклюжая рука, не поспевающая за Потоком.

Не восприми меня всерьез.
Я - лишь рождественская шутка.
Беспечная, но на минутку
Вдруг загрустившая до слез.

И под надрыв ночных ветров

Я вам станцую “летку-еньку”.
В башке похмелье, в горле кровь,
А жизнь толкает на колени.

Отраву дальних берегов

Вдыхаю с дрожью полной грудью;
В России, пьяной от снегов,
И полной бесшабашной дурью

Глотая дьявольский свинец,

Который мне зима вливает,
Под стоны вьюги засыпаю,
Счастливый чувствуя конец.

Днем Граф неспешно гулял по улицам, подставляя небритые щеки дождю, сидел на мокрых засыпанных листьями парковых скамейках, часами перебирал книги в букинисте, подолгу болтал с продавщицами в магазинах. Вялый город, судя по названию когда-то призванный славить Солнце, улыбался ему щербатым мокрым асфальтом.

Когда ударил первый ночной мороз, Графу не спалось, он несколько раз выходил на улицу и вдыхал студеный воздух. А утром, ни с того ни с сего, ему жутко захотелось выпить рюмку ледяной водки и закусить горячей солянкой из осетра. Раньше всех кафешек открывалась тусовочная «Жопа». Придя через пять минут после открытия, Граф не был первым - за дальним столиком стоял невысокого роста, худой, но крепкий человек в больших сильных очках, с лицом и головой густо обросшими седыми волосами. Очки увеличивали голубые, отмытые почти до белизны, не лучшего сорта спиртами, глаза.

- Что, богема, водочки? – радостно предвкушая сладость горького огня, глотая слюну и покачивая головой, спросил Граф.

- Не сегоднячки; кофэ, не откажусь, - озорно поболтав ножкой и упрямо встряхнув седой головой, игриво продекламировал ясноглазый. При этом лоб его покрылся испариной, а на шее вздулась синяя вена.

* * *

К обеду изрядно поддатый Граф сумел заставить нового друга выпить кружку пива с ампулой реланиума в прикуску, вечером они принимали горячий душ на работе у Графа, а ночью курили в оранжерее, где курить было строжайше запрещено.

Толя, Анатолий Федорыч Гаврилов, Гаврила - так звали нового знакомого Графа -оказался художником, а однажды, раньше, он был учителем физкультуры, мастером спорта по трем видам и молодым стихоплетом с гонором, а теперь - запойным бездельником в белом плаще, устряпанном яркими красками и пивом, знаменитым шабашником и бабником пятидесяти трех лет, и всегда борцом за справедливость в кулачном бою. Молодые панки звали его «Дед» и гордились знакомством с ним. Члены союзов сторонились, но при лобовой встрече распахивали объятия и лошадино ржали, потряхивая вялыми брылами.

- Есть тъи тысячи метров плитки на молокозаводе, кладку я не брал – заработок с хер котовый, а накувыркаешься на морозе до опизденения, они к марту там закроются -стяжечку, то се, мы как аз и залезем. Ты точно свою спальную аботу оставляешь? А то, там сам знаешь, то деньги выбивай, то матеалов нет – так, «между ебаных» вся абота. Чайку подварю, - Гаврила в уже спитой чай подсыпал щепотку новой заварки и залил кипятком.

- Вылей эту дрянь, – тявкнул Граф. - Есть же чай!

* * *