— А он нам и худо мог сделать? — задавалась вопросом девочка.
Но немка ничего не сказала.
На террасе за чайным столом сидел художник Свинцов, в чечунчовом пиджаке и с всклокоченными волосами на затылке облысевшей головы. Рядом с ним сидел дачный сосед, полковник в отставке Ермошин. Длиннополый тёмный сюртук со светлыми пуговицами и с поперечными погонами был на нём тщательно застёгнут. Распушив седеющие длинные усы, полковник курил папиросу в янтарном мундштуке и глубокомысленно смотрел на доску с расставленными на ней шахматами. Оба серьёзно играли в шахматы, а Наталья Дмитриевна, в белом капоте, хлопотала у самовара, заваривая чай.
— Мамочка!.. Мамочка!.. — громко выкрикнула Леночка.
— Тс!.. Тише, Леночка!.. Ты же знаешь — папа не велит шуметь, когда играют в шахматы…
— Лена, тише! — грузным голосом протянул отец.
— Мамочка, — шёпотом продолжала Леночка, — какой-то господин… прилично одетый… какой-то господин…
— O, mein Gott!.. Сумашешщий! — повторяла бонна.
— Какой-то приличный господин напугал нас посреди дороги…
— Лена, тише!.. — снова послышался окрик папы.
— Господи Боже мой!.. Леночка, говорят тебе, не кричи!.. Ну, что такое?.. Идём сюда…
Наталья Дмитриевна положила на плечи Леночки руки и увлекла её в полутёмную столовую с большим роялем в углу и с картинами на стенах.
— Мамочка, он подошёл к нам, расставил руки во всю дорогу да как крикнет мне: «Леночка, здравствуй!.. Я — твой папа!.. Леночка, я — твой папа!» Вот смешной господин!..
— Сумашешщий!.. Сумашешщий!.. — твердила бонна.
— Да кто он?..
— Господин, приличный… в шляпе, с тросточкой… Развернул руки и говорит: «Я — твой папа, Леночка!.. Я — твой папа!..» Правда, мама, смешной уличный папа?.. Папа мой играет с Александром Петровичем в шахматы, а там ходит какой-то уличный папа…
Лицо Натальи Дмитриевны точно разом опустилось и побледнело, брови сдвинулись, руки задрожали. Она слышала, что говорила ей бонна, разъясняя подробности происшествия, и не слышала голоса немки.
— Ну, будет, деточка!.. Будет!.. Идём чайку попьём… а то папа рассердится…
Разлила Наталья Дмитриевна по стаканам и чашкам чай, а бонна перенесла к тому концу стола, где Свинцов и полковник играли в шахматы. А Леночка, присмиревшая и задумавшаяся, сидела за столом и пила чай с печеньем. Посмотрела она в серьёзно-печальное лицо мамы, и ей почему-то вдруг стало невесело.
А сзади неё сидел толстый папа и Александр Петрович и играли в шахматы. Обдумывая ход, полковник пускал в угол губ струйки сизоватого табачного дыма и барабанил пальцами свободной руки по столу.
— А-а… Ха-ха!.. Мат! — вдруг выкрикнул Свинцов, передвинув ладью.
— А-а-а… Это неожиданно, — сказал полковник. — Ну, теперь дело проиграно, сдаюсь!..
Они оба ближе подсели к самовару, продолжая разговор о проигранной полковником партии. А Леночкина мама всё ещё смотрела печальными глазами куда-то в сторону, вслушивалась, о чём говорят, и как будто не слышала голосов мужа и гостя.
— Папочка! — вдруг выкрикнула Леночка. — А бывают уличные папы?
— Довольно, Леночка, довольно!.. Сиди и пей!.. — останавливала её мать.
— Уличные папы?.. Гм!.. Не знаю, не видал!.. — сказал, отпивая из стакана чай, художник.
— Уличные папы!.. Ха-ха-ха!.. — рассмеялся полковник. — Ну, и дочка же у вас растёт… Словечко-то какое удумала: «уличный папа»!..
— Ха-ха-ха!.. — рассмеялся художник. — Она у меня умница!..
Свинцов потянул к себе Леночку, сидевшую рядом с ним, погладил её по волосам и сказал:
— Умница моя, попей чайку да и бай-бай!..
И поцеловал девочку.
А Наталья Дмитриевна сидела задумавшаяся и пристально всматриваясь в своё отражение в хорошо начищенном самоваре… Как странно некрасиво отражалось её лицо в чисто вычищенной меди…
Быстро прошло лето. Медленно тянулась осень. Сырая погода и скучные туманные дни навевали тоску на тех, кто любит солнце.
Суслин любил солнце, и ему было не по себе всю осень. Немного прихворнул он, простудившись на постройке дома, и слёг. Лежал в одиночестве и никого не хотел видеть… Звонили по телефону товарищи по работе, и он лениво брал в руки телефонную трубку и отвечал на деловые вопросы… Иногда справлялись о его здоровье, и тогда он лениво выслушивал заботливые вопросы и отвечал равнодушно… По вечерам лежал в постели с книгой и читал и не читал: так странно мелькали мимо него чужие мысли. Свои думы прорывались сквозь чужие мысли и бороли последние, отгоняли, рассеивали. Откладывал книгу в сторону и думал… А о чём? — Всё о том же… По ночам долго не мог заснуть и всё думал о том, когда можно будет встать с постели и уехать. Доктора рекомендуют ему заграничную поездку, и он хочет уехать от своих дум… Как это странно — уехать от своих дум!..
Накануне заграничного путешествия, после обеда, пошёл Суслин на Караванную к дому № 17.
День выдался ведренный с ярким солнцем, но с тусклым, холодным небом. Дул ветер с моря и разгонял обрывки туч, которые так долго, всю неделю занавешивали небо и прятали осеннее солнце.
Шёл Суслин по Караванной и думал о Леночке. И хотелось ему увидеть её сегодня, перед разлукой. Кто знает, когда он вернётся?