Улика с того света [сборник]

Из приоткрытой щелки молнией выкатился кусочек белого с рыжим меха и попытался совершить побег, но наткнулся на выставленный ботинок Гурова.

Это была Лиска. Мария Строева, знаменитая театральная актриса, любимая супруга Льва Ивановича, недавно завела котенка, нашла его на улице, прямо перед домом. Гуров не возражал, хотя кошек не особо любил. Куда больше он уважал собак. Вот у кинологов какие умные псы! Герда, Нора, Крон… Он бы тоже хотел собаку, но с такой работой, как у него, та определенно скучала бы сидя дома, а перекладывать заботы о ней на Марию было бы нечестно.

Да и дело уже было сделано. Маша не чаяла души в Лиске, а та, как подозревал Гуров, разрешала ей себя любить. Она все чаще взбиралась на стол, когда Мария читала очередной сценарий, сильно вытягивала лапы и по-королевски возлежала, сверкая своими изумрудными глазами.

– Говорят, кошки похожи на своих хозяев, – произнесла однажды вечером Мария, расчесывая кошачью шерстку специальной щеткой. – Пожалуй, это правда.

– Два схожих признака точно есть, – заявил Гуров. – Длина лап и масть. Это если говорить о сходстве с тобой. А усы у нее такие же, какие были бы у меня, если бы я их отпустил.

– От тебя тут только хороший аппетит и любовь ко мне! – сказала Маша.

Гуров быстро принял душ, выпил холодного зеленого чая с лимоном и переоделся в джинсовые шорты длиной до колен и легкую футболку. По такой жаре не лишней была бы еще и кепка, но она, как назло, куда-то запропастилась. Ему удалось найти только панаму защитного цвета, которая делала его похожим на простачка из какой-нибудь американской комедии.

Сыщик решил, что данный момент лишь поможет ему в предстоящем деле, водрузил на голову этот убор, схватил документы, бутылку воды и ключи от своего «Пежо». Уже через несколько секунд он оказался на улице.

Лев Иванович подобрал Станислава. Он уверенно вел машину сначала по оживленным московским улицам, а затем по трассе, ведущей в Козловку, и не переставал размышлять. Крячко знал, что его старинный товарищ сейчас будет немногословен, и сделал лучшее, что мог в данной ситуации, то есть задремал.

Расследовать дело об убийстве, которому никто не даст ходу, по крайней мере сейчас, пока. Это как? Нарушает ли это его принципы, позволяет ли работать честно и всегда по совести? Ведь именно так Гуров и поступал уже очень много лет, собственно, все годы своей работы в сыске. Он гордился тем, что ему никогда не бывало за себя стыдно.

В делах, где требовалось поступиться принципами, Лев Иванович откровенно заявлял свою позицию. Он мог позволить себе развернуться и дать задний ход, если считал, что участие в каких-то событиях для него неприемлемо. Надо сказать, что высшее начальство в подобных случаях шло ему навстречу, хоть и неохотно, скрепя сердце.

Гуров был на сто процентов уверен в том, что изменить систему один человек не может, но он вполне способен не делать самого себя ее винтиком – вполне. На том Лев Иванович и стоял.

В данном случае перед ним и Станиславом стояла задача провести доскональное расследование убийства Михаила Балидского. Они, лучшие сыщики Москвы, были отправлены для расследования этого дела потому, что заказчиком убийства, видимо, был бизнесмен Беляков, ныне весьма уважаемый. У личностей такого плана тьма тьмущая врагов. Когда придет время взять господина Белякова в разработку, достаточно будет, условно говоря, достать папку и смахнуть с нее пыль.

«Если придет это счастливое время», – подумал Гуров, поворачивая на Козловку. – «Впрочем, ведь никто и сейчас не велит мне работать против моих принципов. Нам необходимо детально выяснить роль Белякова в этом убийстве и найти исполнителя, который, очевидно, отправится в места не столь отдаленные. А заказчик… остается надеяться на то, что и он когда-нибудь получит по заслугам».

– Желательно поскорее, – проговорил он уже вслух. – Стас, просыпайся, утро доброе! Приехали.

Нет худшего наказания, чем жить в ожидании возмездия. Не важно, какого именно – наивысшего, божественного – тут надо привычно добавить «если там что-то и есть» – или же земного, обеспеченного торжеством правосудия. С тех пор как у него появилось свободное время, будь оно неладно, он стал много читать. Особенным интересом пользовались у него факты о деятельности НКВД, ранее засекреченные.

Воспоминания бывших работников этого ведомства он прочитывал на одном дыхании. Однажды ему попалась статья, в которой офицеры, производившие расстрелы, описывали свои чувства. Один особенно продуктивный работник вспоминал, что после таких вот трудовых подвигов ему казалось, что целая толпа трупов бежит за ним. По ночам этому палачу хотелось выстрелить в самого себя. Два раза он только в последний момент удерживался от этого.

При этом в нем не было угрызений совести по отношению к своим жертвам. Убийства, совершаемые практически ежедневно, он воспринимал как работу, но его психика протестовала, выдавала такие фортели. Видимо, традиционные духовные нормы, в рамках которых за редкими исключениями воспитывается каждый человек, не так-то просто вытравить.