Улисс

К слову, один из пиратов (Невинный) вчера умер. Царство ему небесное. Добрый был человек. Как часто стали умирать знакомые! Янковский, теперь Невинный. Помянем их вечером с тещей, которая всю жизнь работала большим начальником, а взяток не брала, с тестем – геологом-буровиком, принципиально не пробурившим скважину у себя на участке, и с моей белоснежной лебедицей, пределом бескорыстия и христианской тяги к самопожертвованию.

Будет ворочаться в кронах деревьев ленивый ветер, будут сиять светом многотысячелетней давности звезды над головами, будут хрустеть в костре влажные после зимы дрова и будет ощущение, которого так никогда и не узнают другие народы, – надмирного покоя людей из страны, где ночуют легенды.

Р. S.

1. В последние дни съемок «Ивана Грозного» Янковский выпросил у костюмеров свой игровой крест – точную копию креста святого Филиппа, и я бегал ночью в Александровский монастырь, чтобы освятить этот крест по просьбе корифея. Храм мне открыл сонный инок, без лишних слов выдал облачение, наперстный крест, кропило и банку со святой водой. Я освятил крест и вернулся в гостиницу к Олегу Ивановичу. Он кокетничал в лобби-баре с девчатами-гримерами и пил с Лунгиным «Бехтеревку». Мое усердие обещал вознаградить на следующий день порцией жареных перепелов в ресторане «Трапеза». Тоже ночь была. Суздальская, дремучая.

2. Друг, мой старинный друг, хороший человек, предлагал оплатить все лечение Олега Ивановича, так, анонимно, без спонсорских фуршетов, но корифей отказался. «Спасибо. Все хорошо», – ответил Янковский и через месяц умер. Выходит, действительно все хорошо закончилось.

А я, когда узнал, что Мюнхгаузен умер, заплакал. Но так, чтобы дети не видели, в туалете римского отеля. Папы не плачут.

Тень вождя (дачное поверье)

В наше обескровленное прагматизмом время дачные поверья – беспроигрышный вариант для литературного самоутверждения, и мне, как человеку, увы, гордому, это в определенной степени оскорбительно.

Хотя, с другой стороны, видимая польза от подобного чтения значительно превосходит греховные слабости автора. Польза как развлекательного действия, ответственная за приведение в порядок рассудка после общения с деловыми партнерами, так и педагогического, ответственная за воздушное напоминание о бренности житейских противоречий и обязательной, в жанре явленной нам Богом реальности, победы добра над злом.

Итак, двадцатого июля, в венец лета, моя боголюбивая теща решила перекрыть полы в беседке и, как следствие, отправила меня на рынок за досками с Николаем – местным разнорабочим. Николай – мужик пустой, его жена Лилька долгий срок числилась в кооперативе комендантом, была матершинница и лицо имела также не умилительное, не с плаката «Ингосстраха». Николай же имел машину «Жигули», шестой модели, десятилетку, на которой мы поехали за досками на строительный рынок в деревню Ядромино. Пока ехали, Николай всячески искал беседы, чтобы намекнуть на причитающийся магарыч.

– Это вот там я денег мне и не надо, ты мне там вот это пиво в магазине купишь, и все, – в итоге сформулировал он. – Я это там вот это «Сокол» люблю, полтора литра.

Пока я покупал ему пиво, он успел подловить знакомого дачника, и тот, несчастный, чтобы скорее расстаться, налил «сотенного» из припаса в багажнике. С заднего сиденья машины дачника за всем наблюдали обеспокоенные супруга и болонка.

– Лилька будет на тебя кричать, – напомнил я подельщику. – И на меня будет.

– Значит, это как вот не узнает, ты не говори. Мне сам это где вот самое нормально. Доски возьмем, где как вот надо. А то жара, – уверил он.

И действительно, шестиметровые доски мы купили без происшествий, Николай привязал их веревочкой и опротестовал аренду «Газели», чей водитель с большим, глупым и ленивым лицом грыз семечки под солнцем на лавке рядом.

– Куда?! Тысячу за доску хоть. Одна цена. Он это вот, не жилец, за ним Ленин придет вот, – аргументировал Николай.

Признаться, что к этому времени манера выражать Николаем мысли меня стала изрядно раздражать, но из соображений хорошего тона я поинтересовался: «В смысле Ленин придет?»

– Так это он, на своей, вот там помогал плиты из пионерлагеря вывезти. Этим, которые на иномарке, под каток там как, значит, вот. На пятьдесят метров голову у одного отбило, искали там вот все. Вокруг.

– А Ленин как причастен к этой трагедии? – смиренно продолжил я изнурительную беседу.