Улисс

Он свернул и прошагал через дорогу. Как она телипала с теми сосисками? Примерно эдак. На ходу он вытащил из бокового кармана плотно сложеный номер НЕЗАВИСИМОГО, развернул, скатал в длинную трубочку и под каждый неспешный шаг постукивал по брючине. Вид побеззаботней: зашёл от нечего делать. В секунду, в секунду. В секунду значит за каждую секунду. От бордюра он метнул острый взгляд в двери почты. В ящик уже поздно. Отправлю отсюда. Никого. Можно.

Он подал карточку сквозь медную решетку.

– Для меня есть письма?

Покуда служащая просматривала в ящичке, он глазел на вербовочный плакат с солдатами всех родов войск на параде: и, держа кончик своей трубки у самых ноздрей, вдыхал свежепечатный запах рыхлой бумаги. Наверно, не ответила. Слишком много себе позволил в последнем.

Служащая передала обратно сквозь решетку его карточку и письмо. Он поблагодарил и быстро глянул на печатный шрифт на конверте.

Генри Цветсону, эскв.,

в Почт. Отд. Вестланд-Роу,

Центр.

Всё-таки ответила. Он вскользь опустил карточку и письмо в боковой карман, снова осматривая солдат на параде. А где полк старика Твиди? Рядового в отставке. Этот: медвежьи шапки с петушиным пером. Нет, он из гренадеров. Косые обшлага. Вот где: Дублинские Королевские Фузильеры. Красные мундиры. Тоже броско. Оттого, небось, женщины на них так падки. Униформа. Легче вербовать и муштровать. Письмо Мод Гонн, как их подбирают вечерами на улице О'Коннела: позор для нашей ирландской столицы. Газета Грифитса сейчас в ту же дуду: армия прогнила от венерических заболеваний: морская или полуподмоченная держава. У них тут вид как у полуфабрикатов: будто под гипнозом. Глаза напучь. Ать-два. Стол: тол. Хлеб: еб. Собственность короля. Нигде не видел его в форме пожарника или полисмена. Наверняка, масон.

Он выступил из почты и свернул вправо. Враньё: что избавляет от всех забот. Рука его просунулась в карман, где указательный палец проник под клапан конверта, подёргиваясь прорвал и вскрыл. Женщины не умеют соблюдать осторожность. Пальцы его вытащили письмо и скомкали конверт в кармане. Что-то ещё пришпилено: фото, наверно. Или локон? Нет. М'Кой. Поскорей отделаться. Выводит из себя. Не переношу его общества.

– Привет, Цвейт. Куда путь?

– Привет, М'Кой. Никуда, вобщем-то.

– Как здоровьечко?

– Чудесно. А ваше?

– Едва живой,– сказал М'Кой.

Взглядывая на чёрный галстук и одежду, он спросил с неуклюжей осторожностью:

– Что-нибудь… надеюсь, ничего страшного? Вижу, что…

– О, нет,– сказал м-р Цвейт.– Бедняга Дигнам, знаете ли. Сегодня похороны.

– Ах да, бедняга. Вон оно что. Во сколько?

Не похоже что фото. Может, брошка.

– А… одиннадцать,– ответил м-р Цвейт.

– Надо б мне успеть,– сказал М'Кой.– Так в одиннадцать, значит? Я узнал только вчера вечером. Кто это мне сказал-то? Холохен. Хола знаете?

– Знаю.

М-р Цвейт посматривал через дорогу на стоявшую у ворот "Гросвенора" коляску. Носильщик взгромоздил чемодан в багажник. Она стояла неподвижно пока мужчина, муж, брат, чем-то схож с нею, рылся в карманах за мелочью. Пальто модного кроя, с таким округлым воротником, жарковато для такого дня, смотрится как наброшенное одеяло. Независимая у неё осанка, руки в этих накладных карманах. Смахивает на ту задаваку на матче по поло. Все женщины за незыблемость кастовых перегородок, пока не проймёшь по полной. Красива и держится красиво. Сдержанно, чтоб поддаться. Достопочтимая м-с и Олух достопочтимый. Поиметь её разок куда б и делась вся эта высокомерность.

– Я был с Бобом Дораном, у него очередной запой, и там какой-то был ещё Бент Лайнсон. Вобщем, у Конвея мы торчали.

Доран, Лайнс у Конвея. Она подняла к прическе руку в перчатке. И тут заходит Хол. Спрыснули такой случай. Откинув голову и всматриваясь в отдаленье из-под прищуренных век, он различал лоск яркой замши на свету, плетёная окантовка. Сегодня так ясно вижу. При влажности улучшается зоркость, наверно. Что-то ему говорит. Рука как у аристократки. С какой стороны будет садиться?

– Тут он и говорит: Печальная случай с нашим другом, беднягой Педди! – Это который Педди?– спрашиваю. – Бедняга Педди Дигнам,– говорит.

За город: в Бродстон, наверно. Высокие коричневые ботинки со шнурками на бантик. Хорошо поставленная ножка. Чего он копается с этими чаевыми? Приметила, что я смотрю. Глазки всегда наготове для другого. Своё и так никуда не денется. У них на луке по две тетивы.

– Что?– говорю.– Что с ним такое?

Гордячка: богатая: шёлковые чулки.

– Да,– сказал м-р Цвейт. Он чуть шевельнулся в сторону неумолчной головы М'Коя. Сейчас будет садиться.

– И вы ещё спрашиваете что такое?– говорит.– Умер,– говорит. И, ей-же-ей, прослезился.– Как? Педди Дигнам?– говорю. Не мог ушам поверить.– Я ж с ним не далее как на прошлой пятнице, или в среду это было в АРКЕ.– Да,– говорит он.– Ушёл от нас. В понедельник скончался бедняга.

Вот оно! Гляди! Шёлковый вспых богатых чулков, белых. Да, так!

Тяжёлый трамвайный вагон, дребезжа звонком, вкатился между.