Дорен Лайонс у Конвея. Она поднесла к волосам руку в перчатке. И тут заходит Прыгунчик. Под мухой. Немного откинув голову и глядя вдаль из-под приспущенных век, он видел заплетенные крендельки, видел, как сверкает на солнце ярко-желтая кожа. Как ясно сегодня видно. Может быть, из-за влажности. Болтает о том о сем. Ручка леди. С какой стороны она будет садиться?
– И говорит:
За город едут – наверно, через Бродстоун. Высокие коричневые ботинки, кончики шнурков свисают. Изящная ножка. Чего он все возится с этой мелочью? А она видит, что я смотрю. Всегда примечают, если кто клюнул. На всякий случай. Запас беды не чинит.
–
Надменная – богатая – чулки шелковые.
– Ага, – сказал мистер Блум.
Он отодвинулся слегка вбок от говорящей Маккоевой головы. Будет сейчас садиться.
–
Гляди! Гляди! Шелк сверкнул, чулки дорогие белые. Гляди!
Неуклюжий трамвай, трезвоня в звонок, вклинился, заслонил.
Пропало. Чтоб сам ты пропал, курносая рожа. Чувство как будто выставили за дверь. Рай и пери. Вот всегда так. В самый момент. Девица в подворотне на Юстейс-стрит. Кажется, в понедельник было, поправляла подвязку. Рядом подружка, прикрывала спектакль. Esprit de corps[66]
. Ну что, что вылупился?– Да-да, – промолвил мистер Блум с тяжким вздохом. – Еще один нас покинул.
– Один из лучших, – сказал Маккой.
Трамвай проехал. Они уже катили в сторону Окружного моста, ручка ее в дорогой перчатке на стальном поручне. Сверк-блеск – поблескивала на солнце эгретка на ее шляпе – блеск-сверк.
– Супруга жива-здорова, надеюсь? – спросил Маккой, сменив тон.
– О да, – отвечал мистер Блум, – спасибо, все в лучшем виде.
Он рассеянно развернул газетную трубку и рассеянно прочитал:
– Моя дражайшая как раз получила ангажемент. То есть уже почти.
Опять насчет чемодана закидывает. И что, пусть. Меня больше не проведешь.
Мистер Блум приветливо и неторопливо обратил на него свои глаза с тяжелыми веками.
– Моя жена тоже, – сказал он. – Она должна петь в каком-то сверхшикарном концерте в Белфасте, в Ольстер-холле, двадцать пятого.
– Вот как? – сказал Маккой. – Рад это слышать, старина. А кто это все устраивает?
Миссис Мэрион Блум. Еще не вставала. Королева в спальне хлеб с вареньем. Не за книгой. Замусоленные карты, одни картинки, разложены по семеркам вдоль бедра. На темную даму и светлого короля. Кошка пушистым черным клубком. Полоска распечатанного конверта.
– Видите ли, это нечто вроде турне, – задумчиво сказал мистер Блум. –
Маккой кивнул, пощипывая жесткую поросль усиков.
– Понятно, – произнес он. – Это приятная новость.
Он собрался идти.
– Что же, рад был увидеть вас в добром здравии, – сказал он. – Встретимся как-нибудь.
– Конечно, – сказал мистер Блум.
– Знаете еще что, – решился Маккой. – Вы не могли бы меня вписать в список присутствующих на похоронах? Я бы хотел быть сам, только, возможно, не получится. В Сэндикоуве кто-то утонул, и может так выйти, что мне со следователем придется туда поехать, если тело найдут. А вы просто вставьте мое имя, если меня не будет, хорошо?
– Я это сделаю, – сказал мистер Блум, собираясь двигаться. – Все будет в порядке.
– Отлично, – сказал бодро Маккой. – Большое спасибо, старина. Может, я еще и приду. Ну, пока. Просто Ч. П. Маккой, и сойдет.
– Будет исполнено, – твердо пообещал мистер Блум.
Не вышло меня обойти. А подбивал клинья. На простачка. Но я себе на уме. К этому чемодану у меня своя слабость. Кожа. Наугольники, клепаные края, замок с предохранителем и двойной защелкой. В прошлом году Боб Каули ему одолжил свой, для концерта на регате в Уиклоу, и с тех пор о чемоданчике ни слуху ни духу.