Улитка в тарелке

Подскочив от волнения, Эви сунул тарелку под кровать и вцепился в ее деревянную спинку. Мысли у него бежали так быстро, что Эви не успевал додумывать каждую до конца. И все они были о людях, которые жили за Стеной. Какие они? Почему он до сих пор даже не пытался их представить? Интересно, есть ли там дети? Они играют по-настоящему? Или как все? А взрослые? Они такие же красивые? А если… А если кто-то даже захочет подружиться с ним?

Это показалось невероятным настолько, что Эви даже сел. Никто никогда, кроме Миры, не обращал на него внимания. А ему хотелось бы поиграть еще с одной девочкой… С Айзой. Она была самой младшей из девчонок, но почему-то больше других походила на взрослую. Лицо у нее было почти гладким, только под глазами виднелись тоненькие морщинки. И губы были розовыми, а не как у остальных…

В столовой Эви старался садиться так, чтобы видеть Айзу, и ему нисколько не надоедало смотреть на нее каждый день. Но ему до сих пор не удавалось понять: подозревала ли она вообще о его существовании? Взгляд Айзы никогда не встречался с его взглядом. Он плавал над головами…

«А ведь она тоже не пойдет, — подумал Эви, и от этой мысли в горле стало как-то тесно. — Она такая же, как они все. Тоже валяется там на кресле и думает, что ничего интереснее и на свете нету».

Эви медленно оглядел пустые кровати. На той, что справа, спит Малс. Летом, когда солнце встает рано, голова Малса становится похожа на тот цветок, который здесь называют «огонек». Впервые Эви подумал «здесь», потому что, как выяснилось, есть еще и «там». Растет ли там этот цветок?

А слева кровать Нирта. На него Эви совсем не нравилось смотреть — он напоминал какого-то хищника. У него была настоящая пасть вместо рта, но Эви никогда не дразнил его этим. Не только потому, что Нирт запросто мог ударить… Просто Эви до сих пор помнил, как душила обида, когда Принк сказал о его глазах, что они «цвета кошачьего поноса». И все хохотали, а Эви не знал, как заткнуть эти хохочущие рты. Потом им самим надоело, и они отстали от него…

Принк спал у противоположной стены, прямо под люстрой-цветком, и порой Эви злорадно представлял, как однажды она рухнет. На вид у нее были тяжелые лепестки…

Рядом с Принком, у самого окна, жил мальчик-паук. Эви прозвал его так про себя за скрюченные длинные пальцы. Его было бы жаль, ведь это болезнь так его изуродовала, и Эви был бы готов вовсе не замечать этих живых крючков, если б Сумс не обзывал его коротышкой и не крутил перед самым лицом своими страшными руками.

Вот с другой стороны от Принка была кровать мальчика, с которым Эви всегда хотелось подружиться. Может, еще сильней, чем с Айзой. Его звали Тради, и Эви казалось, что это самое лучшее из мальчишеских имен. Тради никого не обзывал и ни на кого не задирался. Хотя мог бы, потому что был выше всех на голову и ходил быстрее других.

Эви даже несколько раз сам видел, как тот бежал в столовую, и попробовал угнаться за ним, но из этого, конечно, ничего не вышло. Выглядел Тради так же, как все они: и на лице, и на руках у него было много коричневых пятен, а на щеках ярко краснела сеточка сосудов, но Эви казалось, что он взрослее других. Так уж Тради держался…

Эви вздохнул: «Как бы вытащить его из этого виртуального мира?»

Наверное, Мира могла бы попробовать, ведь Тради смотрел на нее в столовой совсем так же, как он сам на Айзу… Когда Эви заметил это впервые, то даже есть перестал. Мира была, конечно, самой лучшей девчонкой, это он всегда знал, но никогда не предполагал, что кому-то может казаться, что она и выглядит иначе.

Хотя вообще-то улыбка у нее была, как у взрослой, — заглядишься! И глаза были не тусклыми, как у остальных, а сияли так, будто в них жило по крошечному солнышку. Когда Мира смеялась, как-то и не замечалось, что у нее тоже есть морщины…

На миг ему стало больно за нее: «Но Дрим-то ведь их замечает. А она напридумывала себе…»

Сам он тоже любил помечтать, как все сложится, когда они вырастут, иногда даже верил, что все сложится просто прекрасно, как в какой-нибудь сказке. Но в другое время ему начинало казаться, что никогда-никогда никто из них не вырастет. И что они навсегда останутся такими бессильными, морщинистыми существами с целой кучей болячек… И никогда они не будут любить друг друга.

Глава пятая,

рассказывающая о ночной «разведке» Миры и о том, почему вечерами привязывают собак

Она проследила из окна, как Прат накрепко застегнул ошейник рыжей Булке, и сказала себе: «Все. Пора». Нужно было разговаривать с собой потверже, потому что сердце в решающий момент подвело ее. Оно вело себя, как трусливый зайчонок, который то несется опрометью, то замирает, мечтая провалиться сквозь землю. Но Мира знала, что не станет слушаться, чего бы оно ни просило.