Улиточный Дед (СИ)

   Родился я на холме. Мы все там родились, там и живём. С холма хорошо видны границы королевства. Поля и виноградники, огороды, опять поля и виноградники. На них - мозаикой пятна селений, пасущиеся, ползущие медленно табуны лошадей, пеликанов, стада улиток. И ворота - на горизонте. А что за теми воротами, никто не знал, или прикидывались, что не знали. Однако сколько я не спрашивал, никто толком не отвечал. И вот настал день, когда отец привёл меня на вершину нашего холма.

  - Вот смотри, - сказал отец, оглядывая горизонт под палящим солнцем. - Отсюда до туда, - он махнул рукой на наш холм и на еле видневшиеся в знойной дымке белые ворота, - если с толком, можно обернуться в четыре градулеи - родился, женился, детей родил, помер. Можно обернуться, если постараться, в пять градулей - родился, женился, детей родил, внуков дождался, помер. Иные в одну или две управляются. Все градулеи у господина прописаны, за каждую уплачено. Но есть такие, что и сполна уплатят, а господин невзлюбил их, и всё тут. Есть и такие, которые за просто так у хозяина кормятся. Как Улиточный Дед. Говорят, за него только одну градулею ещё его отец внёс.

   Дед ехал, покачиваясь, на улитке впереди своего стада. Держась за рога и скрываясь в тени улиточного домика.

  - И у тебя одна градулея от меня есть, а следующую будешь уже сам отрабатывать, - говорил отец, едва, снисходительным кивком ответив на приветствие деда.

   Улитки ползли мимо, шебурша подошвами по пыльной дороге. Над ними в небе распласталась тень пеликана. Голова соседа торчала над белым крылом.

  - Что, дед, на пастбище рванул? - захохотал сосед, глядя на вереницу улиток. - Дак, понизу, у омута, уже кони стоят на водопое, развора-а-ачивай оглобли!

   Дед, задрав голову, лишь посмеивался в усы. В это время вдруг пеликаны сбились в клин под кнутом пастуха и стали удаляться. Отец поклонился почтительно, согнувшись чуть не пополам:

  - Кланяйся, кланяйся, недотёпа! - прошипел он.

   Человек в плаще с капюшоном, надвинутом на глаза, медленно прошёл мимо.

  - Это вестник, - прошептал отец белыми от страха губами, а я удивился, потому что никогда его таким испуганным не видел. - Только вот к кому он приходил? Дед, ты давно градулею платил?

   Дед всё трясся мимо со своими улитками. Оглянулся и улыбнулся:

  - Небо знаю, солнце знаю, градулею не знаю, - ответил он тихо, - что такое градулея, мил человек?

   А голос его был славный. Мягкий и добрый. Отец махнул на него рукой:

  - Что с тебя взять, дурной, и есть дурной. А если хочешь по-человечески жить, плати градулею! Стало быть, не платил. А я платил за дозволение внуков дождаться, - задрал воинственно бороду кверху отец, - целый год на чужом винограднике за лозой ходил. На своём нельзя - в счёт не идёт потому что.

  - И я не платил, - робко вставил я, - может, и мне того, за дозволение внуков иметь заплатить?

  - И-и, ты ещё тут! - отмахнулся от меня отец. - За тебя уплачено до самой женитьбы. Ну, это только для них, - отец мотнул головой в сторону горизонта с воротами, - пишешь, мол, так и так, хочу родить дитё, пожить-то всем хочется. А они, - отец опять кивнул в сторону ворот, - наших радостей не знают. Им лишь бы было кого в ворота пускать, а ты для этого, будь добёр, плодись и размножайся. А то, что ты лозы десять десятин посадил и ждёшь барыша вот-вот, дом новый построить собрался и жену молодую прив... хм... радости там всякие мечтаешь себе, рисуешь, они ведь у всех разные! Вон сосед табун пеликаний развёл, спроси его - зачем? Детям отдать? Жене? Неет, потому что ему радостно, что это всё его. Что пеликаны его самые быстрые, что дом его самый высокий, что дети выросли и женились на богатых невестах. Воот! А тут - градулея закончилась. Плати. Ну, идёшь, пишешь - так, мол, и так - хочу ещё дитё родить или хочу до внуков дожить, детям помочь, и живи дальше себе припеваючи, время будет отпущено...

   Так, рассуждая и размахивая руками, отец, а вслед за ним и я, спустились с холма. Тропинка здесь уходила вправо к виноградникам. Душный воздух делался влажным от близости поля и длинных рядов винограда. Солнце уже клонилось к горизонту, и жара скоро спадёт. Мы с отцом будем поливать, таская тёплую речную воду в мешках, до самой ночи. Это потом, с середины лета, поливка станет не нужна и можно будет отдохнуть. Тогда отец примется брать меня на пастбище. Братья мои много старше и уже жили своими домами.

   Спустившись к реке, я вошёл в воду и, сдёрнув рубаху, бросив её отцу, поплыл. Вразмашку, отплёвываясь, видя зелёную муть воды, иногда мельком - пасущееся стадо коров чуть пониже по течению, пеликаны стаей опустились на воду и закачались, как поплавки. Набирая своими черпальниками воду, они кувыркались и плавали рядом со мной. Часть пеликанов осталась на берегу, щипля траву и хлопая мешками-клювами.