Улица

— Давай убежим от него! Я больше не могу этого выносить! — И она отстранялась от меня. Я понимал, что по ночам муж ее бьет. Я жалел ее, и мы договорились убежать в Венгрию.

Я питал к ней горячую любовь, кроме того, мне надоело торчать в Румынии. Муж опять уехал на два дня в Бухарест. Элла рассказывала мне, что на самом деле ее муж в основном уезжает в Бухарест не по служебным делам, а для того, чтобы проводить время в тамошних омерзительных публичных домах.

Однажды, когда я был в саду, на винограднике, и думал о своем доме, о плане нашего побега и о тысяче других вещей, ко мне пробралась с побелевшим от страха лицом Элла, склонилась ко мне и сказала:

— Пора!

Я понял, что мы должны бежать. Она взяла с собой много денег и драгоценностей.

— Это не кража, и полиция не сможет мне ничего сделать за это, — объяснила она мне. — Мой отец очень богат. Он дал за мной в приданое в десять раз больше того, что я забрала…

Мы решили бежать в Венгрию. Мы быстро добрались до границы и сразу ее пересекли. Несколько дней мы прожили в Будапеште. Я раздобыл паспорт, в котором было написано, что я хорват, а она моя жена. В тот раз я впервые назвался чужим именем: Сива Кирбис — так я стал теперь прозываться. Элла учила меня венгерскому, и мы поселились в этой стране. Я ходил одетый в шелк и атлас, ничего не делал и жил с Эллой в неге. Долго оставаться в Будапеште было опасно. Ее муж, румын, мог приехать в столицу и отыскать нас. Мы уехали в маленькое местечко Токи, в венгерских Карпатах, сняли прекрасный дом и зажили тихо и спокойно, погрузившись в вино и любовь. Вы спросите, любила ли меня Элла на самом деле? Да, она меня любила. Я ни минуты не сомневался в ее любви и до сих пор не сомневаюсь. А я ее? И я ее любил. Она была доброе, милое существо. Может быть, не из тех возлюбленных, чья смерть оставляет сердечную рану на всю жизнь, но, конечно, она была из тех женщин, которые украшают жизнь и придают ей особый, приятный вкус. Моя тогдашняя любовь к ней была самой лучшей из всех, что я испытал до сегодняшнего дня. Местность там была прелестная: горы от тысячи до двух тысяч метров высотой, дремучие леса, вино и она, свежая, прекрасная Элла, рядом со мной.

Но наша с ней такая хорошая жизнь продлилась недолго. Наш рай закончился, и мы сами были в этом виноваты.

Румынские деньги, золото и ценные бумаги мы обменяли на венгерские кроны — ну конечно, на что нам были нужны румынские деньги? Но тут разразилась коммунистическая революция[24]. Бела Кун стал диктатором Венгрии. Венгерские деньги обесценились. Новое правительство на десятках машин напечатало новые деньги и наводнило страну банкнотами. Деньги попросту валялись на улице. Потом новое правительство перестало печатать свои собственные банкноты, подписанные коммунистическим правительством, но стало ставить штамп на старые венгерские кроны, оставшиеся от свергнутой республики. Мы за одну ночь превратились в бедняков, нищих…

Язон прервал свой рассказ. Его глаза заблестели от далеких, приятных воспоминаний. Он еще раз налил нам по стаканчику. Мы выпили, и он стал рассказывать дальше:

— Однажды я поехал в Будапешт менять бриллиантовую брошку на золото или доллары. Шумные улицы были полны народом. Везде люди с красными значками на лацканах. Свобода. Все говорят громко и смело. Толпа поет. На площадях и улицах — собрания и митинги. Какой-то мужчина стоит на крыше трамвая и произносит речь. Когда он заканчивает, толпа начинает петь. Идя по улице, я вижу, — ах, кого же я вижу? — я вижу венгерского солдата в полном вооружении, с красным знаменем, а на знамени написано по-еврейски: «Компания по записи евреев-добровольцев в Интернациональный красный полк». Еврейские буквы и еврейские лица обрадовали и приободрили меня. Я пригляделся к солдатам и узнал двоих, они были из нашего местечка — сын сапожника Герша и сын шамеса[25] Мойше — Зайнвл и Меер. Я закричал:

— Зайнвл и Меер!

Они посмотрели на меня и узнали.

— Так ты тоже здесь?! — закричали они, подбежали ко мне и рассказали, что их перебросили через австрийскую границу и послали в Венгрию.

— Мы завоюем мир! Рабочие должны править всем миром! — заявили они мне. — Больше нам с тобой говорить некогда!.. Некогда! Приходи вечером в кафе «Ленин» на улице Тефи. Мы будем там выступать!

В тот же день началась война между Румынией и Венгерской Красной Армией. Повсюду шла запись добровольцев, раздавали оружие. Вечером я опять увиделся с двумя молодыми людьми из нашего местечка. Они уговорили меня, и я записался в Красную Армию. Мое решение должно было, конечно, огорчить Эллу, но всенародная радость и энтузиазм сделали из меня верного солдата революции. Я вместе с пятьюдесятью долларами, которые получил за брошку, послал Элле короткое письмо: «До свидания, Элла. Может быть, мы еще увидимся».

Две недели я учился обращаться с оружием, потом благодаря моей силе меня назначили командиром части и послали на борьбу с румынами.