Улица Ангела

Мистер Бандль, кто бы он ни был, не забывал того простого факта, что человек — одно из самых крупных carnivora.[5] К Бандлю приходили есть мясо. На кухне готовились приличные супы, овощи, пудинги, торты, острые закуски и тому подобные вещи, но все это было ничто в сравнении с мясом. Ресторан Бандля был кошмаром для вегетарианца. Казалось, здесь постоянно праздновал свои победы какой-нибудь средневековый барон. Ежедневно в его честь резали целые стада. Если вы у Бандля требовали ростбиф, вас ловили на слове и немедленно доставляли вам красную, кровавую половину жареного быка, и лакей умолял вас осмотреть ее, с торжественной серьезностью задавал вам ряд вопросов — не слишком ли жирен ростбиф, или не слишком тощ, не пережарен ли он, или недожарен. Потом он отрезал вам фунтика два тут, фунтика два там. Заказ на баранину принимался, пожалуй, не с такой помпой, но и тут вам везли со всех сторон ноги и лопатки, и затем перед вами на тарелке оказывалось несколько фунтов отборного мяса. Лакеи и сами имели какой-то жареный вид, но в большинстве своем были тощи и пережарены, тогда как гости большей частью были жирны и недожарены, страдали от грандиозно высокого кровяного давления, делавшего сильный скачок вверх всякий раз после посещения этого ресторана. Мисс Мэтфилд сроду не видела столько мяса и подумала, что, не будь она так голодна, ее бы наверное стошнило. Но в первые минуты ее тешил его вид и запах, и к тому же она наслаждалась специфически мужской атмосферой ресторана.

Ей подали баранину, а мистеру Голспи — бифштекс, и пока служки подавали овощи, первосвященники важно толковали о жирном и тощем, пережаренном и недожаренном. Потом отрезали куски своими замечательными ножами, длинными и тонкими. Мистер Голспи после короткого совещания со своей дамой заказал хорошее, крепкое бургундское. После того как он, достойный завсегдатай Бандля, дочиста уничтожил свою гигантскую порцию жаркого, а мисс Мэтфилд съела приблизительно третью часть своей баранины, он заказал себе какую-то закуску, а мисс Мэтфилд — яблочный торт и крем.

— Мы покончим с вином до кофе, — сказал мистер Голспи, наклоняя бутылку над ее опустевшим стаканом. — Хорошее бургундское!

— Только полстакана, пожалуйста! Да, вино чудное. И красивое. Золотое, как солнечные лучи. Но я боюсь пить много. Уф! У меня такое ощущение, словно я съела по крайней мере пятнадцать наших клубных обедов. Не верится, что я еще когда-нибудь после этого захочу есть.

— Вы сейчас хорошо выглядите, — заметил мистер Голспи, который и сам выглядел хорошо, даже чуточку слишком хорошо. — Вы разрумянились, мисс Мэтфилд, и глаза у вас блестят, вы полны веселья и задора. И вообще, должен вам сказать, вы слишком хороши для улицы Ангела.

— А ведь это верно! — воскликнула она шутливо.

Жизнь вдруг показалась ей веселой и чудесной.

— Конечно. Я подумал это, как только вас увидел. «Вот девушка с головой и характером, — сказал я себе. — Она — живой человек, не то что все эти ничтожества кругом. Она из другого теста». Вот оттого-то вы и были у меня все время на примете. А вы догадывались, что вы у меня на примете?

— Гм… да. — Она посмотрела на него, надеясь, что глаза ее еще блестят. — По временам мне казалось, что в вас много человеческого.

— Человеческого! — проревел мистер Голспи так, что лакей подпрыгнул на месте. — Да, во мне достаточно человеческого, будьте уверены. Слишком много!

— В Сити этого никогда не бывает слишком много, мистер Голспи. Чем больше, тем лучше, — во всяком случае, таково мое мнение. Мне уже много месяцев не приходилось встречать настоящего человека. Там все невозможные субъекты. Или люди вроде мистера Смита, бесцветные, засушенные. Они хотя и не плохие, но жалкие.

— Да, Смит не плохой малый. Но он вовсе не жалок. По крайней мере у меня он не вызывает слез жалости. Ему одного только нужно — прочного благополучия. Все, что угодно, только бы себя обеспечить — вот что для него самое важное. Платите ему фунт или два в неделю, дайте возиться с какими-нибудь кассовыми книгами, уверьте его, что ему нечего бояться за завтрашний день, и он будет счастлив, как король. Но все же он лучше, чем тот мрачный юноша, который работает у вас в конторе, — как его? Да, Тарджис.

— О, этот безнадежен, вы совершенно правы!

— Не в вашем вкусе, а?

— Кто, Тарджис? Я думаю!

— Вот типичный образец той породы людей, которая здесь развелась в последние годы, — ни ума, ни характера и силы воли, ничего. Я даже не могу припомнить его лицо, несмотря на то что вижу его почти ежедневно. Из этого можете заключить, какое сильное впечатление он производит! Он — просто тень, мелькающая по конторе.

— Это верно. А между тем, представьте себе, эта забавная девчонка, Поппи Селлерс, без ума от него. Я давно заметила, что она его обожает. Не странно ли, что один и тот же человек каждому кажется другим?

— Ну, знаете, такой парень, как этот Тарджис, не только на мой взгляд, ничего не стоит, он и других, наверное, интересует не больше, чем соломинка или бумажка, которую ветер гонит по улицам, — сказал мистер Голспи.