Согласно всем литературным традициям, жена мистера Смита должна была бы быть поседевшей и высохшей труженицей, женщиной из предместья, давно утратившей интерес ко всему на свете, кроме своих несложных домашних обязанностей, благополучия семьи и мнений двух-трех соседок — из тех, что еще ходят в церковь: словом, лишь жалким подобием женщины, в котором мистер Смит не узнавал бы той, что некогда пленила его. Но природа, презрев все литературные традиции, распорядилась совершенно иначе. Ни седины, ни морщин! Миссис Смит была женщина лет сорока с небольшим и, с какой бы меркой к ней ни подходили, не выглядела ни на один день старше своих лет. Она была, конечно, гораздо полнее той девушки, на которой двадцать два года назад женился мистер Смит, но это ее ничуть не портило. У нее оставались все та же пышная масса небрежно причесанных темно-русых волос, ярко-голубые глаза, розовые щеки, сочные, влажные губы. Она происходила из здоровой семьи, постоянно жившей в деревне, и, быть может, поэтому обладала чудесным даром претворять поглощаемую ею скверную пищу в здоровую и жизнерадостную плоть. Но по темпераменту это была истая дочь Лондона, царства Кокейн, сказочной страны изобилия и радости. Она обожала устрицы и рыбу с жареной картошкой, иногда бутылочку портера или стакан портвейна, была гостеприимна, любила веселую болтовню, шум, распродажи, поездки за город, шутки, комические песенки, всякие развлечения — словом, весь этот буйный, суматошный, хохочущий и плачущий мир обжорства, пьянства, торгашества, приключений и распутства. Она с удовольствием тратила деньги, но тем не менее чувствовала бы себя совершенно счастливой и в том случае, если бы их семья была беднее и на более низкой ступени социальной лестницы. Она никогда не разделяла тревог своего супруга, — напротив, отмахивалась от них с некоторым нетерпением, а иной раз и с нескрываемым презрением. Впрочем, это было не более как естественное презрение, испытываемое натурами глубоко женственными к мужчине, представителю мужского начала. В этого человека она была влюблена когда-то, он был ее мужем, он доставлял ей бесчисленные радости, заботился о ней, был терпелив, любил ее. И она тоже любила его и гордилась им, считая его очень умным и дельным. Она достаточно знала жизнь, чтобы понимать, что Смит — поистине прекрасный семьянин и что за это надо благодарить судьбу. (Ибо Северный Лондон не является частью того оранжерейного мирка, в котором верный супруг или супруга считается скучным и несносным, пожалуй, даже препятствием, мешающим свободному развитию человеческой личности.) Целомудрие ради целомудрия не было девизом миссис Смит, и она с тайным удовольствием (хотя и не показывая виду) замечала игривые и жадные взгляды, которые бросали ей мужчины в автобусах, магазинах, кафе. Она откровенно заявляла, что, если бы мистер Смит «завел какую-нибудь интрижку», она бы не стала ни злиться, ни плакать, а тотчас же доказала бы ему, что и она «промаха не даст». Но до сих пор мистер Смит не подавал ей к этому повода. Он хоть и ворчал иногда на жену за расточительность, легкомыслие, за безалаберное ведение хозяйства, но, несмотря на это, несмотря на то что в продолжение двадцати двух лет они были закупорены вместе в тесной квартирке, жена по-прежнему казалась ему прелестной, непостижимой и обольстительной во всеоружии своей щедрой, своенравной, коварной и загадочной женственности, Женщиной с большой буквы среди толпы почти неотличимых друг от друга рядовых представительниц ее пола.
— Если этот пудинг ни на что не похож, — воскликнула миссис Смит, влетая с пудингом и с размаху ставя его на стол, — так вините не меня, а миссис Ньюэрк из дома двадцать три. Как раз, когда я замешивала его, она ворвалась в кухню, словно пожарная команда, да как заорет — знаете ее голосок: «Что я вам расскажу, миссис Смит, ну как бы вы думали?» А я отвечаю: «Право, не знаю, миссис Ньюэрк, что у вас опять», — я нарочно так сказала, чтобы намекнуть ей, что она уже не в первый раз пугает меня до смерти, врываясь, чтобы рассказать какую-нибудь ерунду. «А вот что», — говорит она… Осторожнее, папа, погоди, он горячий. Передай отцу горчицу, Эдна. Так, хорошо. — И миссис Смит села, раскрасневшись и тяжело дыша.
— Пожалуй, немножко круто замешан, — заметил мистер Смит, попробовав пудинг. — Но он у тебя иной раз бывает и хуже, мама, много хуже. — Он съел еще ложку. — Нет, ничего, вовсе не так уж плох.