Улица До свидания

Я понимаю: у нас дома, «на севере», как она выражается, я как-то подкараулил ее с пистонным пистолетом, когда она несла борщ: «Бах! Бах!». Или зимой закрыл на балконе, откуда она молила через два стекла с этим плачущим лицом, которое я почему-то запомнил…

Но этот вот крик на весь дом! Я и сам забыл… Иди, иди, собачка… – поскорее спускаю пса с крыльца, испуганно озираясь, сажаю его на цепь… шерсть топорщится из-под ошейника.

– Муся, что?!

Это Лёля кричит вдогонку бабушке там, в доме. Я представляю, как бабушка в комнате, очки на носу, носок и иголка в руках, долго-долго сидит у стола за работой. Как в полной тишине приподнимается перед ней край темно-вишневой, с бахромой, скатерти и из-под бахромы выползает прямо на нее длинная зубастая морда… Я так и слышу стук когтей по полу в доме, пока пес, скользя, убегает под крик.

– Я тебе сейчас!.. – дядя Даня, слышавший ор в доме, еще не зная, что, ковыляет ко мне от калитки с поднятой палкой. – Как дам палкой!.. По спине…

Я быстро оцениваю эту его смесь гнева с бессилием, прорывающимся в смешок.

– Только попробуйте.

– А что ты мне сделаешь?.. Неужели ударишь?.. – ну, вот, сразу же за бессилием – спокойное удивление: испытание границ моей подлости.

– В Советском Союзе у всех права одинаковые.

– За каким ч-ч-чертом ты попер его в дом!.. – выскакивает на крыльцо тетя Леля, снова скрываясь внутри.

Вообще никакие они мне не тетя и не дядя. Тетя Леля – бабушкина сестра, дядя Даня – тети Лелин муж. Год назад я впервые увидел его таким… перекошенным… впервые услышал этот его бесконечный, неконтролируемый всхлип («Даня!»).

Буря стихает… Не считая Мухтара, мы остаемся во дворе вдвоем с Мариванной. Сидя на высокой, широкой крашеной лавке с удобной спинкой, стоящей под жасминовым кустом напротив крыльца, я болтаю ногами. Мариванна свое отболтала. Глядя на нее сбоку, я пытаюсь понять, как может пусть совсем старый, но не сумасшедший же человек надуть ночью в постель… но почему-то вместо того, чтобы наконец понять, вспоминаю всеми любимый рассказ о том, как Мариванна, раздевая меня маленького, стараясь успеть, всякий раз спрашивала:

– Скольки ж на тэбе штанив?

И я отвечал:

– Бога-ато…

До того как опозориться сегодня ночью (матрас сохнет на крыльце) моя боевая прабабка еще и устроила концерт. Высунувшись из комнаты в третьем часу, я слышал бабушкины и тети Лелины, наперебой, увещевания, долетавшие из Мариванниной комнатки (стоят, руки в боки, перед сидящей с узелком на кровати тощей старушенцией):

– Далеко ли собрались?! – тетя Леля, с издевкой.

– И куда ж Вы пойдете? Ночь на дворе! Мама!! – бабушка, зла не хватает.

– В Диёвку.

– Кому ж Вы там нужны!!! – хором.

– Найдутся (ударение на «а») добрые люди.

А они говорят: я «убоище»…

Мухтар развалился на булыжниках, какими вымощен весь двор от дома до летней кухни. Песчинки перекатываются под его носом. Ему-то что, это мне еще столько раз припомнят…

– И как же его зовут? – спрашивает Мариванна.

– Мухтар.

Я знаю ее следующее слово, еще бы мне не знать.

– Мушкет? – долго готовясь, выдает она поближе к «мухтару» изо всего того, что помнит.

– Мухтар, – я хмурюсь: имя моего пса кто-то не в состоянии выговорить.

– А чи далёко вы живете? – Мариванна улыбается. Всегда улыбается.

Отвечаю.

– И на какой же вы там улице?

– Пять этажей, – заставляя ее пропустить «А дом ваш большой?», отвечаю я.

– А вы на каком?

– На четвертом.

– Га-а!.. Высо-о-око…

Ничего это «га-а» не значит, через пару минут я снова слышу:

– А чи далёко вы живете?

Помнит она только то, что ей надо в Диёвку…

Завтракаем в беседке, увитой виноградом.

– Ну, и зачем ты повел его в дом? – тетя Леля уже что, остыла?..

– Хотел посмотреть, узнает ли он себя в зеркале.

– Ну что, узнал?.. – с этой своей насмешкой дядя Даня явно нарывается получить. Не от меня, конечно, от тети Лели, потому он тут же добавляет:

– Слыхала, что он сказал? В Советском Союзе, говорит, у всех права одинаковы. Это я палкой замахнулся.

– Даня, уже четвертый кусок хлеба… – Леля, точно: остыла…

– От черного не толстеют.

– Ты ж говорил: от белого!! – в два голоса взвиваются тетя Леля и бабушка, каждая – поперек себя шире.

Что – я?.. Я приехал и уехал, а Даня – вот он, тут, всегда.

– Ну, завел пса в дом… Зачем ты его там бросил?! – это снова ко мне.

– Я не бросал… Он уснул…

Даня, будь что будет, ржет уже в полный голос:

– Эта… сидит шьет!.. А тут морда… из-под стола!..

– Как погулять с собакой, так его не умолишь, а в хату – пожалуйста! – снова Леля (зря дядя Даня смеется, не по-товарищески, теперь я получу от тети Лели по полной). Ну, вот, традиционное:

– Что ни попросишь – не домолишься!

– Да?! А в среду кто в погреб лазил? А воду в душ кто вчера набирал?

Даня, запрокинув голову, ржет из последних сил…

– И вам, между прочим, шесть досок в заборе забил!.. А сколько?! У вас, что ли, гвозди прямо лезут?! И с Мухтаром гулял уже четыре раза. Спасибо… – недоев, я отодвигаю тарелку. – Не хочу больше…

– Ты растешь!.. Кожа да кости! – тетя Леля. – От людей стыдно!

***