Улица Грановского, 2

Я выбрался на улицу, шел, оглядываясь по сторонам, угадывая в лицах домов и прохожих свое и чужое, близкое и далекое, и все время чувствуя над собой синее, высокое небо.

Да, опять оно стало высоким, и опять одиноко парила в нем большая птица.

Мимо прошла пожилая женщина с лицом усталым и озабоченным, с тяжелой сумкой в руке. Я поймал ее удивленный взгляд. Что ее удивило во мне?.. И припомнил эпизод, о котором читал где-то раньше, – о Голубкиной и ее племяннице.

Я не сравнивал, а лишь припоминал… Они вот также шли по улице, вдвоем. Может, на этом самом перекрестке. Анна Семеновна – высокая, прямая. Остроконечная, из черного бархата, в четыре клина, скуфейка на голове делала ее еще выше. Обшита была шапка каким-то дешевеньким, чуть не собачьим мехом.

А пальто – длинное, руки – в прорезных карманах. Шла быстро, шагами широкими, по-мужски, лицо, как всегда, озабоченное мыслями о своем, оставленном там, в мастерской. Но все же успела приметить: почему-то прохожие оглядываются. И спросила племянницу:

– Что это все на тебя смотрят сегодня?..

У нее и мысль не возникла: оглядываются не на племянницу – на нее, Анну Семеновну Голубкину, человека во всякой толпе на особицу, ни на кого не похожего.

Будто б я увидел все это воочию. И подумал: все равно уж сегодня не смогу писать статью. Поеду-ка лучше к Долговым. Сейчас же. Как раз – воскресенье, застану дома наверняка. И себе не поверил: «Неужели увижу сегодня рисунки Корсакова? Пятнадцать рисунков! Неужели?..»

Тревога, и радость, и боль, которая никогда не утихнет, – все перемешалось в мучительно-счастливом предчувствии новой встречи с художником. И внезапная уверенность в себе – тоже.

В себе?.. Я еду туда не один. В том-то и дело, что не один. Не сам по себе.