Улица Яффо

Еще зимой этого года, когда в кафе взрывались бомбы Иргуна и тысячи арабов бежали из Яффы, еврейские и арабские владельцы плантаций подписали пакт о ненападении, чтобы не подвергать опасности урожай. Политическая ситуация была напряженной, но люди по-прежнему жили добрососедски. В общем внутреннем дворе женщины присматривали за детьми друг друга и спорили о повседневных делах. Мужчины вели дела друг с другом, мусульманки в шаббат заглядывали к еврейским соседкам, чтобы зажечь плиту, а христиане приходили на мусульманское кладбище, чтобы отдать дань уважения умершим. Этот мир создавался веками. И всего нескольких лет оказалось достаточно, чтобы его разрушить.

* * *

Отец Амаль, Жорж, был энергичным предпринимателем с добродушными чертами лица и прекрасными манерами. У него были густые и всегда прекрасно ухоженные усы, настоящие английские ботинки, а костюмы ему шил лучший портной в городе. Он говорил на литературном арабском и на отточенном английском, который освоил в колледже Терра Санта. Со времен учебы в тридцатых годах к его палестинскому акценту примешивался лондонский оттенок, и если прислушаться, то можно было заметить, что и его арабский язык звучал уже иначе, чем раньше. Каждый ребенок в Яффе знал его зеленый джип «виллис», запыленный летом и покрытый грязью зимой. Жорж был уважаемым человеком не просто благодаря земельным владениям Бишары – ведь чем больше земли у семьи, тем выше она стоит в социальной иерархии, – но и потому что он много делал для своего города: не только жертвовал по воскресеньям на церковных службах, но и был другом мэра-мусульманина, которому часто помогал пожертвованиями – на асфальтирование улиц, на городскую библиотеку и суповую кухню в серале. Его жена Мариам иногда шутила, мол, его подарки на праздники соседям – индейки, вино, оливковое масло и целые овцы – были более щедрыми, чем еда, которую он покупал для собственной семьи. Он учил своих детей, что единственным настоящим достоянием являются не деньги, а земля. Потому что ее никто не может украсть. Когда случался хороший урожай, он не клал деньги в банк, а докупал еще один участок земли, чтобы посадить новые деревья для следующего поколения, как это делали его предки. И в страшном сне он не мог предположить, что потеряет все это в одночасье.

Arous al-falastin называли они свой город, Невеста Палестины, и Arous al-bahr, Невеста моря. В отличие от религиозного и дождливого Иерусалима, солнечная Яффа, с ее газетами, библиотеками, кинотеатрами, театрами и процветающей экономикой, была культурным и экономическим центром Палестины. С тех пор как здесь появились пароходы, владельцы плантаций экспортировали свои цитрусовые по всему миру. Полтора миллиона ящиков в год. Каждый ребенок в Америке знал, что такое яффские апельсины. А каждый ребенок в Яффе изучал их историю: изначально фрукт был привезен из Индии, где он считался горьким лекарством и назывался на санскрите nāranga. Арабские торговцы привезли его в Средиземноморье и назвали an-naranj. Через Северную Африку он прижился на Сицилии, где местные жители на свой лад переиначили название – un’ arangia. По итальянскому сапогу он перекочевал на север, а французы и англичане, для которых все круглое было разновидностью яблока, окрестили его pomme d’orange. Экзотический фрукт достиг Атлантического побережья, а оттуда – уже в облагороженном виде сладкого апельсина – попал в Палестину, и потому на палестинском диалекте его стали называть al-burtuqal, что означало просто-напросто «Португалия». В конце XIX века, когда культивирование апельсинов процветало, а растущая еврейская община начала возрождать библейский иврит в качестве повседневного языка, стали искать имя и для этого фрукта. И оно было найдено в Книге Притчей. Там говорится: «Золотые яблоки в серебряных прозрачных сосудах – слово, сказанное прилично». Хотя это была лишь метафора, но достаточно красивая, чтобы назвать плод tapuach zahav, золотое яблоко. Из него родилось новое слово, легче произносимое, – tapuz, тапуз.