Улица Каталин

Я разразилась громким воплем, разбудив весь дом, мне уже было безразлично, что за дверью мог спрятаться и подслушивать кто угодно из домочадцев. Не помню, в чем был смысл моих речей, наверное, в том, что мне известно про его любовниц, из-за них он и не хочет жениться на мне, а с меня этой мерзкой жизни довольно, я готова его простить, но на этой же неделе мы обвенчаемся, а потом уж я позабочусь, чтоб все пришло в порядок, пора кончать с этим унизительным и идиотским прозябанием.

Я кричала, рыдала, слезы застилали мне глаза. Потом кое-как пришла в себя, Балинт уже поднялся, стоял, тоже набросив халат, и смотрел на меня. Никогда прежде он не смотрел на меня так, и я твердо знала, что так он не смотрел ни на Бланку, ни на Генриэтту. Это было что-то новое.

– Выходи замуж, Ирэн, – сказал он. – Ты такая порядочная девушка, у тебя непременно все сразу образуется. Выходи за кого-нибудь замуж, роди детей. А я съеду от вас, как только найду комнату. Я так надеялся, что ты снимешь наконец это кольцо и вы вышвырнете меня вон. Ужасно, как вы безжалостно мучили меня своим бесконечным терпением. Тебе уже давно пора понять, что происходит.

Что такое? Я остановилась и только в изумлении глядела на него. Он закурил, и только теперь, впервые после возвращения, я увидела его спокойным и раскованным. Он выглядел почти счастливым, таким, как прежде, когда мы были еще детьми или совсем молодыми.

–. Все будет в порядке, – сказал он и поцеловал меня. Наконец-то поцеловал. – Все уляжется и образуется. Когда-нибудь снова можно будет получить паспорт, и ты отправишься путешествовать, ты ведь еще никуда не выезжала. Посмотришь, что тебе захочется, будешь кормить в Валенсии голубей, увидишь Неаполь.

Все это продолжалось до тех пор, пока я не сдернула с пальца кольцо и не швырнула ему на стол. После чего вышла из комнаты; квартира была пуста, пустовала даже постель Темеш; наверное, все в отчаянии, не одеваясь, собрались в кухне. Одна только Бланка уже вернулась к себе и снова улеглась в постель. У меня не было ни слез, ни слов. Я присела к ней на кровать. Думала о том, какая я в их глазах бесхитростная мещанка и как просто от меня отделаться. Генриэтте он прописал папу и Зальцбург, мне путешествие в Неаполь: дешевая романтика.

– Этого человека я в порошок сотру, – неожиданно произнесла Бланка.

Я взглянула на нее, но на месте лица увидела лишь пятно, и другое пятно – вместо тела. В первый раз, с тех пор как я начала себя сознавать, жизнь без Балинта показалась мне такой ненастоящей, что от ужаса этих минут чувства мои мне отказали. Я не поняла, что она такое сказала, словно это было предложение на каком-то чужом языке, в котором я даже не могла бы найти сказуемое. Бланка плакала вместо меня, я не могла уже плакать.

Позже, когда об этом зашел разговор, он так и не смог объяснить Ирэн, каким большим облегчением явилось для него дисциплинарное дело, благодаря которому было окончательно распутано то, чего собственными усилиями он никак не сумел бы распутать. Ирэн посмотрела на него непонимающе, потом поцеловала, Балинт вытерпел поцелуй с раздражением, словно получал награду, которой не заслужил. Его злила собственная неспособность убедить ее в том, что отнюдь не в рыцарстве дело, он и впрямь не сердится на Бланку и вообще – он ни на кого не сердится, даже на директора больницы, который председательствовал на слушании дела и которого бог весть куда унесло с тех пор течением истории. Всего этого Ирэн была не в состоянии постичь, и чем старше становилась, тем меньше понимала. Однажды, в сравнительно мирный период их брака, Балинт попытался рассказать ей, что на самом деле представляла собой жизнь в плену. Ирэн зажала уши и закричала, что она не в силах слушать о его страданиях. Балинт удивился, ему и в голову не приходила мысль о страданиях, от времен плена и тех четырех лет, которые ему пришлось провести в провинции после дисциплинарного дела, память его сохранила нечто совсем-совсем иное.