Улица Каталин

Я опустила веки, не хотела, чтоб дети видели, как на глаза навернулись слезы. Почувствовала его пальцы у себя вокруг запястья; теперь, пожалуй, впервые в нашей жизни, он даже не догадывался, о чем мои мысли. Пальцы у него были теплые, ласковым пожатьем он выразил то, что думал: «Я ведь знаю, как ты счастлива, но теперь уже все, что стояло меж нами, миновало, осталось позади, и поэтому, Ирэн, не нужно выражать свою радость слезами, радуйся так, как ты когда-то умела – всем сердцем». Впервые в жизни он не заметил, что размякла я не от счастья, а от отчаянья, из-за себя самой и из-за него, что я потому плачу, потому не в силах держать себя в руках, как того требуют место и окружение, что давным-давно уже его не люблю.

Это была страшная мысль, такая же, как окружавшие нас страшные скульптуры, если бы могла, я вырвала бы ее из себя, как занозу из-под ногтя. Я догадалась, что Пали был единственной подлинностью в той сгустившейся ирреальности, в которой барахтались и задыхались мы все, в которой отец стал беспомощным, мать прилежной и пугливой, а я и он такими, какие мы сегодня, дома на улице Каталин исчезли, и те, кто еще знал про нас, какими мы были, либо безнадежно больны, как Темеш, либо затерялись на далеком острове, как Бланка, либо погибли, как Хельды и майор. Лишь Пали был настоящим, подлинным, но как раз мы-то и не могли его оценить, не принимали всерьез, и сам он, оставаясь среди нас, не мог, наверное, относиться к себе со всей серьезностью. Теперь его больше не будет, и как только он покинет наш дом, закроется последняя щель, через которую мы могли бы выйти вслед за ним наружу, куда уже никогда не сможем попасть, ведь дорогу преградил Балинт, вернувшийся обратно. А Балинт вернулся, тщетно он так долго боролся один, теперь он уже понимает, что без нас никогда не найти ему того, что он хотел найти в одиночку, когда оба мы были еще молоды; вновь достичь улицы Каталин он сможет только вместе с нами, свидетелями его жизни на том ее отрезке, когда все было еще впереди.

Меня не интересовало, кто на меня смотрит, что обо мне думают, впервые со времени молодости я не заботилась о том, что скажут мои ученики, увидев, как я сижу тут на скамье и не скрываю слез. Балинт подсел ко мне ближе и теперь не только держал меня за руку, но и обнял за плечи. А мне думалось, – все время, сколько живу, я готовилась стать его женой, и вот когда мы уже у цели, ближе, чем в день смерти Генриэтты, потому что нет войны и бомбежек и можно уверенней, чем когда-либо, строить планы, оказалось, что мы уже стары, и он уже не может любить меня с той грустной пылкостью, как любил когда-то, да и мои чувства тоже увяли и охладели. Мы отправляемся в жизнь, как попутчики, надеющиеся – если вдруг ветер бог весть куда погонит их корабль, – уцепиться друг за друга и тешиться жалкими воспоминаниями, ведь помнят они об одном и том же, знают один и тот же кусочек суши, и как им на нем жилось, пока их не понесло в море, и как синело и сверкало небо, пока не раздался гром.