Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени

Жена того самого летчика, с которым я несколькими днями раньше мотался на озеро Нойзидлер. Не какая-нибудь ППЖ, а самая настоящая, законным образом зарегистрированная в загсе жена. Отличная, между прочим, девчонка.

Мы уже тогда знали, что война завершена. Гитлеровские вояки подписали акт безоговорочной капитуляции восьмого мая.

Война кончилась. И началось совсем другое, странное напряженное ожидание неизвестно чего. Что с нами будет? Со всех сторон наползали слухи, один противоречивее другого. Вот-вот демобилизуют. Нет, не демобилизуют, а отправят воевать с Японией. Уже улетел на восток командующий нашим фронтом маршал Малиновский со штабом. А войска вот-вот будут погружены в эшелоны — и цугом через всю матушку-Русь. Да, утверждали третьи, воевать с Японией — это точно. Но не всем. Седьмая гвардейская действительно сразится с самураями, а остальные — еще неизвестно. Да нет, седьмая гвардейская как раз останется на месте, а вот все другие армии...

А тут еще и Пасечника срочно отозвали в Киев в распоряжение Украинской академии наук. Он действительно оказался атомщиком, причем видным. Демобилизовавшись, быстро зашагал по ученым ступеням от членкора до известного академика, директора института ядерной физики Украины.

А мы болтались без дела в пыльном городке недалеко от Будапешта и разлагались со страшной силой. Кто купался в палинке — венгерской персиковой водке, кто стал жадно охотиться за всяким барахлом, а кто промышлял по местным девушкам и замужним женщинам, весьма охочим до страшных рогатых и бородатых большевиков, которыми их четыре года пугала фашистская пропаганда.

А я ел себя поедом, что не догадался взять у Зои ее московский адрес — она-то уж сразу уедет: вольнонаемная же. Но тешил себя тем, что знаю имя и фамилию. Сколько в Москве Зой Лотковых, всех обегаю,

Но вот прибыли спецы из отдела кадров фронта и взялись за наши души: того в ад — то бишь в роту, того в рай — то бишь демобилизовать, того в чистилище — то бишь в резерв с неопределенным еще будущим.

Меня спросили:

— Японский знаешь?

Я рассмеялся:

— А латышский не пойдет?

— Отставить шуточки!.. Корейский, маньчжурский?.. Нет?.. Так вот тебе направление.

Я прочитал, слегка ошеломленный:

«Будапешт, воинская часть такая-то. В распоряжение гвардии подполковника Гуркина».

— Знаешь его?

— Вроде знаю.

— Он за тебя с самим Тевченковым сражался — пыль столбом. И, представляешь, выдрал по кускам!

Генерал-лейтенант Тевченков — начальник политуправления фронта. Если он заупрямится, у него ни взять, ни выпросить — только свирепеет. Чего это Гуркин решил из-за меня лезть на рожон?

Ответ напрашивался сам собой: мой венгерский.

И я сразу решил: если переводчиком — ни за что на свете! Корпеть за бумагами, подслуживать начальству — ни за что!

Вот в таком воинственном настроении я и заявился со своим полупустым брякающим чемоданом — бритвенный прибор, мыльница, зубная щетка, смена белья, два-три словаря — в будапештскую комендатуру. Там мне подробно разъяснили, как попасть в «хозяйство Гуркина», и, проехав на двух ярко-желтых как только что вылупившиеся цыплята трамваях, я оказался на улице Королевы Вильгельмины перед домом номер четыре.

Вот это дом так дом! Целый дворец со сводчатыми окнами, шикарным подъездом из фасонного чугуна и толстого сантиметрового стекла, с шикарной вертушкой на флюгере.

У ворот красноармеец с синими петлицами и винтовкой с примкнутым штыком — из полка НКВД. Прочитал, шевеля губами, мое направление, приотворил щелочку в чугунной ограде. Мол, не велика шишка, втянет живот, проберется — не зацепится.

И вот я в просторном вестибюле с мраморными ступенями, потом в круглом холле с полом, застланным толстым ковром, в котором тонут ноги, и с круглым стеклянным фонарем на уровне третьего этажа. И дверь с резными узорами. А на ней прозаическая бумажка с машинописной надписью: «Приемная». И от руки тушью по-венгерски: «Фогадотерем», что означает то же самое.

Куда я попал? Это и есть дом номер четыре? С дрожащими от напряжения коленками делаю несколько неслышных шагов к двери, нажимаю пружинистую полуметровую золоченую ручку и оказываюсь в большой комнате с таким же ковром, как и в холле, и розовыми шелковыми обоями.

Шикарные белые столы с гнутыми ножками. Стеклянная снизу доверху дверь на такую же стеклянную веранду. Слева и справа две белые двери — высокие, чуть ли не до потолка — и тоже с накладными витиеватыми узорами. А возле правой двери стол — ну как он сюда попал, такой убогий! Обычный, даже слегка драный канцелярский шатконогий письменный стол. А за ним, очевидно, для полноты контраста, армейский железный шкаф-сейф — грязно-коричневый, облупленный, кое-где даже ржавый.

Ах какую картину испортили байбаки армейские с узкими белыми погонами на плечах!

Но за столом вовсе не армейский байбак, а девушка в гражданском платье, правда, в сапогах. Старательно отстукивает что-то на машинке двумя пальцами.

По всему видать, секретарша начальника.

Я подхожу ближе, протягиваю направление.