Улица королевы Вильгельмины

– Переоденьтесь в военную форму, захватите с собой планшетку – и ко мне. Только, пожалуйста, побыстрее, – и критически глянул на мою тарелку с горкой жареных рулетиков по-венгерски.

Подавальщица Илона знала мои аппетиты и не скупилась – все равно я пришел бы за добавкой. К ее удивлению, на тарелке оставалась еще добрая половина порции, когда я, дожевывая на ходу, стремглав кинулся к выходу из столовой. Настроение у меня поднималось, как ртутный столбик в термометре с закипающей водой. Почему-то я связал этот вызов к начальнику с вчерашней затянувшейся дискуссией и решил, что, подумав весь остаток ночи, Гуркин все-таки нашел способ помочь молодым венграм, жаждущим советских книг.

Но когда я, приведя себя в полный боевой, с планшеткой через плечо и пистолетом в кобуре, влетел к нему в кабинет, он окинул меня странно изучающим взглядом.

– «ТТ» можно с собой и не брать, все равно придется сдать на посту, так что лучше оставьте у меня. Остальное, кажется, в порядке. Сядете на «шкоду», поедете в ЦК, к товарищу Ракоши. Вот пакет, – и подал мне небольшой плоский прямоугольник, запечатанный в двух местах красным сургучом. – Вручите его товарищу Ракоши лично. Не через помощника, не через секретаря, а только лично, – подчеркнул он. – Пусть вскроет при вас, и оставайтесь с ним, пока будет читать. Затем снова уложите содержимое – несколько листов машинописи в пакет и мигом обратно. Если товарищ Ракоши захочет делать заметки, пожалуйста, но только на отдельном листе. Эти заметки – так скажите ему – он может отправить по своей линии. Все понятно?

– В основном. Неясно только, что в пакете.

– А это для вас пусть пока и останется неясным. Скажу только, чтобы была понятнее ситуация. Пакет привез в шесть утра военным самолетом из Праги тот товарищ, что сидел возле меня за завтраком. Теперь он отсыпается на кушетке в комнате Матьяша. А в три часа дня полетит с пакетом в Бухарест… Езжайте, не задерживайтесь! Товарищу Ракоши я позвоню.

Ртутный столбик стремительно пошел вниз – вода стала быстро остывать.

Минут через пятнадцать я был уже в здании ЦК Венгерской компартии недалеко от парламента, ломаными и вместе с тем воздушно-изящными линиями которого я не переставал любоваться, когда оказывался поблизости.

Ни у входа, ни внутри здания постовые в форме народной полиции не задерживали меня, хотя и окинули ощупывающим взглядом, особенно пустую кобуру. Лишь у двери секретариата сидевший там полицейский спросил по-русски:

– К кому?

– К товарищу Ракоши. От подполковника Гуркина.

Полицейский разрешающе кивнул.

В приемной сидело человек десять: венгерские военные в высоких чинах, штатские, похоже, из комитатов (Комитат – в Венгрии область).

Я сразу подошел к помощнику первого секретаря, которого знал еще в военные годы:

– Привет, Дьюри! Мне к твоему хозяину. И очень срочно.

– Садись! Сейчас доложу.

Он вышел. Я остался стоять, оправил гимнастерку.

Дьюри вернулся:

– Товарищ Ракоши очень занят. Он просил передать, что нужно, через меня.

Такой поворот событий в полученные четкие инструкции никак не вписывался.

– Не пойдет! – категорически рубанул я. – У меня другое распоряжение. Только лично!

Дьюри в растерянности жевал нижнюю губу. Что-то его не устраивало.

– Хорошо, – произнес он не очень уверенно. – Попробую еще раз.

Слегка озадаченный, я стал ждать. «Что произошло? Почему Ракоши меня сразу не принял? Гуркин забыл позвонить? Исключено!.. Не дозвонился?»

Боковая дверь возле стола помощника отскочила с треском, будто ее с силой толкнули ногой. На пороге появился сам Ракоши, за ним высился Дьюри с кислой миной, видно, заработал нагоняй.

Ракоши я видел неоднократно, хотя лично знаком с ним не был. Он приезжал к нам в отделение, к Гуркину, когда я еще там не работал. А потом еще раз, уже не один, а вместе с другим секретарем ЦК Эрне Гере, частым нашим гостем. Как раз в это время я отвозил Зою в родильный дом.

Небольшого, можно даже сказать, маленького, почти карликового роста революционера мировой известности никак нельзя было назвать видным мужчиной. Крепыш с несоразмерно большой, яйцевидной формы лысой головой и миндалевидными темными глазами. Короткие крепкие ноги. Не по туловищу длинные руки с мощными кистями человека, с детства занимавшегося физическим трудом.

– Ви? – словно выстрелил, глядя прямо мне в глаза, раздраженно сжимая и разжимая увесистые кулаки.

Почему-то он был в ярости. Обычно присущее ему обаяние могучей силы воли и бурлящей энергии отступило на второй план перед непонятной вспышкой крайнего раздражения.

Я молчал. Что такое – «ви»? Констатация? Обвинение? Что можно ответить на такой странный вопрос?

– Ви? Я спрашиваю?

Ракоши хорошо говорил по-русски, обычно не делал ошибок. И лишь звук «ы», как и большинству венгров, даже долго проживших в Советском Союзе, ему не давался никак.

– Ви понимаете, где находитесь? – наконец произнес он такое, на что хоть ответить можно.

Я, пытаясь разрядить обстановку, улыбнулся:

– Догадываюсь.

И мгновенно сам ощутил, насколько натянуто прозвучала шутка.