Улица моего детства

— Может, мне самому поговорить с председателем? Если бы Кендали остался в яслях, ей было бы полегче, — задумчиво проговорил отец, сдвинув набекрень кепку и почесывая затылок. — Но ведь он подрос уже. Председателя тоже понять можно: ясли совсем маленькие, сколько женщин сейчас сидит из-за этого дома, а рабочих рук не хватает. Ладно, я попробую попросить за Кендали, — уже твердо сказал отец и посмотрел на меня.

В глазах его читалось: «Все понимаю, доченька, мне очень хочется облегчить твое положение. Но и ты пойми, колхоз наш еще только становится на ноги… Вот когда разбогатеем…» Я тоже очень хорошо его понимала и терпеливо ждала того дня, когда наш колхоз наконец разбогатеет.

— В классе сиди тихо, старайся все запоминать, умные ученики так делают, — наставляла меня Сакинат, она вообще любила давать советы. — Внимательно слушай учителя, тогда много чего узнаешь…

— А если кто-нибудь сзади ущипнет? — спросила я, вспомнив, как кто-то из девочек рассказывал, что мальчишки во время уроков щиплются.

— Развернись и дай этому оболтусу по башке как следует, — быстро нашлась Сакинат.

Мать обернулась к ней и нахмурила брови. А мне сказала:

— Драться не смей. И никогда не ябедничай.

После завтрака отец, Янибек и Сакинат ушли на работу. А мама и Марипат сегодня не вышли в поле.

— Пока не проснулись малыши, позовем-ка на чай соседей, — сказала мама, подкладывая на поднос бавурсаков, и направилась к соседям, сначала к тем, что живут слева, потом к тем, что живут справа и напротив.

Марипат тем временем причесала меня, вплела в волосы красные ленты. После этого велела надеть новое ситцевое платье, а на ноги белые носки и новые коричневые сандалеты.

Я глянула в зеркало и не узнала себя. Когда я, одетая и немножко смущенная, вышла из дому, на циновке уже сидели соседки. От волнения я их даже не различила, чувствовала только, что все они смотрят на меня. Я и голоса своего не услышала, до того тихо поздоровалась.

— А ну-ка, поди сюда, Айбийке! — ласково позвала Каний, разглядывая меня, точно новую ткань на полке нашего магазина. Лицо мое полыхало, как и ленты в волосах.

— Не смущай девочку, — заступилась за меня другая соседка, Оразбийке. Она жила в доме напротив, на той стороне улицы; наши окна день и ночь смотрели друг на друга. Я не раз замечала, как Оразбийке в свое окно наблюдает за мной, когда я во дворе растапливаю печь, кормлю кур, подметаю, бегаю за детьми. От матери тоже не укрылось, что Оразбийке, у которой было несколько сыновей, присматривается ко мне, и, если вдруг я отказывалась идти по воду или собирать кизяк, она говорила: «Смотри, узнает Оразбийке и не возьмет тебя в невестки!» Иногда мама посылала меня к Оразбийке одолжить соли или спичек, и это было для меня сущим наказанием. А мать, видя мое замешательство, шутила: «Чего ты стесняешься. Будущая свекровь только обрадуется, что ты пришла. Она ни в чем тебе не откажет…»

Я страшно сердилась и, чуть не плача, отвечала: «Не нужны мне ее сыновья!»

И сейчас Оразбийке ласково оглядывала меня. Потом поднялась, подошла ко мне и накинула на мои плечи большой цветастый шелковый платок. Такой дорогой подарок могли дарить только близкие люди. Женщины с удивлением посмотрели на Оразбийке, переглянулись между собой, но та не обратила на них внимания, вернулась и села на место.

Каний тоже развернула сверток и положила мне на колени яркую ситцевую косынку. Соседка-старушка одарила меня синими носками и такой же синей лентой. А соседка Айшат протянула ситец на кофту и душистое мыло.

…Только много лет спустя, я поняла, что в этот праздничный для меня день они отдавали мне самое лучшее, что у них было…

— В добрый час, доченька. Пусть с первых же шагов сопутствует тебе удача, — улыбнулась Оразбийке.

Потом и все остальные высказали свои пожелания.

— Пусть знания пойдут тебе впрок, чтобы ты порадовала родителей своих и принесла пользу всему аулу!

— Расти послушной, умной! Уважай учителей!

— Дай бог посидеть нам на этом же месте в тот день, когда ты окончишь школу, порадоваться вместе с твоими родителями! Пусть дорога твоя из аула протянется в такие дали, где никто из нас не бывал.

Мама разлила всем горячего чаю.

А я тихо, сдавленным от волнения голосом, поблагодарила всех и удалилась в дом, чтобы еще раз проверить, все ли я положила в сумку. Вынула книги, тетради, карандаш, ручку, потрогала, полюбовалась и сложила обратно. Потом долго вертелась перед зеркалом. Оно висело на стене высоковато, и я могла видеть в нем себя только издали, а если приближалась, то маячила лишь голова. Я, словно невзначай, и в ладоши хлопала, и ногами топала, все ждала, когда же сестренка проснется. Не дождалась и стала будить ее.

— Вставай, ну вставай же, сегодня у нас праздник! — затормошила я ее; интересно, что она скажет, увидев меня в новом платье и с сумкой в руках?

— Какой еще праздник?! — вскочила Инжибийке, протирая глаза; испугалась, не прозевала ли что-то интересное.

— Я в школу иду!

— Ну и что? — уставилась она на меня. Затем снова ткнулась головой в подушку.