Улица моего детства

Мать очень любила это слово, часто повторяла его, при этом голос ее становился мечтательно-грустным. Очень надеялась она, что труды ее и заботы о нас не пропадут даром, что доживет она до того дня, когда принесем мы ей куез…

В ауле бытовал хороший обычай: кто едет в город — на базар ли, по делам ли, — тот непременно привозит гостинцы — яблоки, орехи, бублики. Знает: прибегут соседские дети и их придется угощать. О том, кто уехал в город, мы каким-то чудесным образом узнавали спозаранок и ждали, как самого близкого, родного человека. Особенно если тот живет по соседству.

Улица наша, хоть и длинная, но прямехонькая, и начиналась она от моста. Вот и поглядывали мы, играя во дворе или на улице, на этот мост. Чаще всего под вечер. Не идет ли кто с корзинками и сетками? Как правило, в город ездили женщины, и всегда группами. Едва завидев издалека возвращающихся, мы со всех ног бежали им навстречу, и каждый устремлялся к своей ближайшей соседке, брал из ее рук корзину, помогал донести до дома. Потом выжидали у дверей, пока женщины открывали сумки и, стараясь никого не обидеть, раздавали гостинцы.

Когда мне исполнилось шесть лет, мама сказала: «Теперь, Айбийке, стыдно тебе бегать за гостинцами. Ты уже большая девочка, к тому же тунгыш. А Инжибийке еще можно».

Я знала, что девочки и постарше меня бегают к мосту встречать возвращающихся с базара, но с матерью не поспоришь.

С того дня я больше никого не встречала за нашей околицей. Но Инжибийке, если бывала в этот день ко мне расположена, охотно делилась со мной орехами, половинкой яблока, бубликом.

В одно жаркое лето в наш аул переехала семья из города. По обычаю, все ходили к ним в дом, поздравляли с прибытием, знакомились. Являлись, как принято, не с пустыми руками, несли кто муку, кто лук, кто картофель, кто отрез на юбку или платье. Приезд в аул новой семьи считался хорошей приметой, добрым предзнаменованием. «Значит, — рассуждали взрослые, — аул наш богатеет, тянутся сюда люди». А вот если кто-то решался переехать из нашего аула в другой, то все печалились, выражали недовольство, ворчали: «Уезжает, позорит доброе имя аула, будто в другом месте ждут его не дождутся, будто там он счастья полный мешок найдет. Даже соседей не пожалел, а ведь сколько лет бок о бок прожили…» Правда, уезжающих из нашего аула было совсем мало. На моей памяти лишь одна семья подалась куда-то, поближе к своим родным, вот и все. Те, наверное, уговорили. Как ни говори, а близким людям жить вместе лучше. Так впоследствии и рассудили аульчане.

Конечно, приезжающих к нам тоже было не густо. Но тем больше радовались им.

В воскресенье и наша мама собралась пойти к новоселам, поздравить их с прибытием, пожелать счастья на новом месте.

Новенькие поселились в доме, который оставили уехавшие. Дом этот был расположен около самого моста, далековато от нас. С матерью увязалась и Инжибийке.

Когда они вернулись домой, я сразу поняла по радостновозбужденному лицу сестренки, что ей в гостях понравилось. С опаской поглядывая на маму, она незаметно сунула мне в руку две-три подтаявшие в ее ладони мятные конфетки. Я поблагодарила Инжибийке взглядом. А когда мы с ней остались вдвоем, она, сверкая своими светло-карими глазами, стала рассказывать про эту семью, про их удивительное гостеприимство. Более всего поразило воображение сестренки то, что они выставили на стол полную тарелку конфет, целую гору, вкусных-превкусных, в красивых разноцветных обертках. И девочка у них такая красивая! Платье на ней — с оборками, в волосах — голубые ленты. А кукла у нее — ну, прямо как живая!..

— Я тебе побольше конфет хотела принести, но мама так посмотрела на меня, что я испугалась. Ты тоже сходи к ним в гости. Они и тебе дадут конфет, они добрые, — закончила Инжибийке свой восторженный рассказ.

— Нет, я не пойду, — грустно ответила я. — Вдруг потом будут над нами смеяться.

— На их девочку не хочешь глянуть? У нее такие красивые бантики. Вот бы мне такие! Мне бы тоже пошли голубые.

Очень любила наша Инжибийке ходить в гости. Она не отказалась бы и ночевать у чужих, если бы ей только разрешили. Она быстро привязывалась к людям. Рассказы сестренки про наших новоселов я давно уже успела позабыть, когда однажды она вдруг пропала на весь день. Такого еще не случалось. Где только не искали мы ее. Я и всех подружек ее обегала, и сад обшарила, и в огород заглянула. А отец искал Инжибийке даже в канале и в реке: шел по берегу и шарил по дну длинным шестом. Но она как сквозь землю провалилась. Уже стемнело. Где еще искать?..

Мама начала плакать, что случалось с ней крайне редко. Сакинат в тот вечер не пошла в клуб и тоже ходила с красными глазами. То и дело к нам заглядывали соседи, справлялись, не нашлась ли Инжибийке. Горестно покачав головами и повздыхав, уходили. Уже и свет в ауле во всех окнах погас, люди укладывались спать, а сестренку все никак не могли найти.

— Ты, наверно, побила ее! Наверно, напугала! — напустилась на меня мама.

Я расплакалась. И без этого слезы душили, так еще и мама добавила.