Улица Окопная

Я сбегаю по лестнице вниз и замечаю на доске объявлений желтый листок. Больше мне нет нужды читать, что хочет сказать супружеская чета сверху. В дверях в честь ясного раннего дня я закуриваю две сигареты, одну для себя, вторую – оставляю в углу площадки. Оттуда в недвижимом воздухе дым поднимется прямо к их ноздрям.

Пульс шестьдесят семь.

Сегодня не буду бегать, больше не надо, никакой спешки.

Сегодня у меня есть время задержаться в местах, ставших дорогими мне за последние месяцы. Знакомой тропой пересекаю лес, выхожу к пешеходному мостику над Первой кольцевой, останавливаюсь и опираюсь на перила. Машины идут подо мной, они напоминают жуков. Сини нравится играть с жуками, она хотела бы сделать для них новый домик из спичечного коробка. Я не разрешаю, их дом – вся Финляндия.

Отрываю руки от перил и развожу их по сторонам, как крылья. Вспоминается озеро, край мостков и ветер, который хотел оторвать меня от семьи. Я опускаю крылья, опираюсь на перила, и крылья бессильно обвисают.

Первая кольцевая, сосуд моего сердца, мой путь.

Я стою над тобой и хочу обозреть тебя всю.

Первая кольцевая, ты пронзаешь пейзаж, хороня под собой поля, еще немного, и ты заставишь отцов города распланировать под строительство оставшиеся парки, и тогда наступит конец чванливой болтовне жителей Пиркколы, Пакилы и Палохейня о близости их к природе. Конец вымогательству денег за земельный надел.

Былинная кольцевая – так говорят о тебе по всей стране, ты – понятие и символ, по тебе струится моя кровь, хочу прижаться к тебе, почувствовать твой запах. Что в сравнении с тобой дороги на Хямеенлинну, Туусулу и Лахти? Ничто. Они уводят назад во тьму, а ты никуда не ведешь, только замыкаешь кольцо вкруг города, ты – аорта и ободок на прическе Хельсинки.

В одно мгновение ты перенесешь меня из Эспоо в торговый центр «Итякескус», жемчужину своего ободка. «Итякескус» – важнейшее место нового Хельсинки, общий котел для выходцев из России, Сомали, Паркано[18] и Киихтелюсваары.[19] Там кипит и настаивается супчик, который варят тысяча поваров.

Первая кольцевая, к счастью, мы друг у друга есть, и друг у друга же мы черпаем информацию: город расширяется, дробится, трескается по краям, рождаются черные дыры, истекающие горячей лавой нынешних времен, и мы не можем остановить его; куда ни глянь, везде кипит и булькает, и в воздухе одновременно слышны все семь шипящих русского языка.

Ты положила начало урбанизации, задала образец, направление. Ты станешь легендарной магистралью, о которой в середине двадцать первого века будут говорить с тем же почтением, как Раатской дороге[20] после войны.

Сейчас ты почти неподвижна, это обман. После обеда, когда семьи отправятся в гости к родственникам и на воскресные смотрины, ты будешь дышать жаром, словно сваренный в смоле свиной студень, блестеть и играть в лучах солнца.

В минуту моей слабости обвисшие руки стали сине-красными от прилившей крови. Я поднимаю руки вверх, трогаю свой лоб. Воспоминания выдавили легкий пот.

Пусть свежий сок восстановит баланс жидкости.

07.22

Ночь, предшествующая долгому рабочему дню, всегда протекает одинаково. Сон урывками, нервы на пределе, простыня скомкана в ногах.

Я встаю слишком рано, устав вертеться с боку на бок в ожидании глубокого сна. Не хочется греметь на кухне кофеваркой и тостером, отправлюсь-ка я в Тебойл. На мое счастье, заправка работает круглосуточно.

Складываю бумаги в портфель, проверяю общее впечатление в зеркале прихожей и осторожно прикрываю за собой дверь. Трава влажная, дорога на Туусулу тихонько шуршит под колесами.

Гляжу в безоблачное небо, день обещает быть жарким. Усевшись поудобнее, регулирую сиденье под себя после Мерьи. Нет такой машины, в которой я бы чувствовал себя уютно и не потел. Если такая модель и поступит в продажу, ее заполучит Сутинен. Я замечаю, что первое неудовольствие дня пробирается в душу, хорошего мало. Сейчас надо освободить мысли от мелких обыденных дрязг, сегодня как-никак в продаже несколько приличных объектов.

Колеса шелестят по сухому гравию, хочется газануть, оставив следы шин во дворе. Я плавно выруливаю на Первую кольцевую, кто-то, свесив руки, стоит на пешеходном мостике, неужели больше нечем заняться.

Я достаю из «бардачка» диктофон. Большинство моих лучших идей родились в машине, во время обгона или на длинном прямом участке автомагистрали. Мысль непредсказуема, ее не интересуют место и время.

Сейчас ничего не лезет в голову. Это от голода и бессонной ночи. Дам вольную трескотне местных дикторов. Но только на минуту. Больше не выдержу, особенно, когда поддатый, невнятно бормочущий диктор предваряет выступление неизвестной группы металлистов.