Улица Оружейников

От водокачки к перрону тендером вперед, давая короткие гудки, двигался черный паровоз. Видимо, машинист не сразу понял, что происходит на путях, потому что он гуднул еще и только тогда дал контрпар.

— Ты что, сдурел, старый? — зло сказал машинист, пожилой человек в засаленной фуражке, когда, соскочив с паровоза, увидел и понял все.

Старик замахнулся на машиниста, но тот перехватил посох, вырвал его из рук нищего и отбросил далеко в сторону.

В одно мгновение он перерезал петлю, затянувшуюся на шее Талиба, взял мальчика на руки и, не обращая внимания на неистовые крики слепца, поднялся на паровоз.

— Моя мальчишка! Моя мальчишка! — коверкая русские слова, кричал машинисту нищий. — Подай моя мальчишка!

— Это тебе не Бухара! — сверкнув белками, крикнул в ответ машинист и показал слепому кукиш. — На моем паровозе власть рабочих.

Паровоз тронулся, дал гудок и выпустил струю пара прямо под ноги белому ишаку. Ишак рванулся, встал на дыбы, едва не сбросив седока, и, мотая хвостом, помчался вдоль полотна железной дороги.

* * *

Талиб не понял, где он. Это было как во сне. Он чувствовал быстрое движение, рокот колес под собой, видел полыхающее пламя в топке.

Лысый человек с удивительно знакомым лицом склонился над ним.

— Где я? — спросил Талиб по-узбекски. Человек вместо ответа протянул ему жестяную кружку:

— Выпей.

Талиб послушно отхлебнул. Вода была теплая и невкусная.

— Рахмат, — сказал. Талиб. — Спасибо.

— Очухался немного, — сказал лысый машинист своему кочегару. — Умой его, весь в крови. И растолкуй что надо, а то небось думает, что на том свете.

Через час Талиб сидел на табуретке против открытой двери и смотрел на пробегающие мимо поля, арыки, кишлаки.

К счастью, удар, сваливший его с ног, не был очень страшен, крови он потерял немного, но она перемешалась с красной краской, изображавшей шрам, и все это вместе с тем, что Талиб долго не приходил в себя, очень напугало машиниста и кочегара.

— Мы думали, что не очухаешься, — говорил ему машинист. — Минут сорок, как мешок. Хорошо еще, что дышал. Молчи, тебе нельзя болтать. У тебя, наверно, мозги стряслись.

Талибу захотелось есть, и это очень обрадовало машиниста и кочегара; они накормили его холодной бараниной и русским хлебом, которого Талиб не ел с самого Ташкента.

Во время еды Талиб сказал, что помнит машиниста, что он играл в домино, когда поезд дергал, что тот показывал ему паровоз.

— Верно, — удивлялся машинист. — Верно. Значит, крепкая у тебя память, если такой палкой нельзя ее отшибить.

К вечеру Талиб вполне освоился на паровозе. Ему разрешили давать гудки, переводить ручку регулятора и заглядывать в топку.

Талиб всем интересовался и сказал, что хотя паровоз ему очень нравится, но трамвай лучше. Его не нужно топить, не нужно заправлять водой, он не дымит и не шумит. Вот бы вместо паровозов пустить трамваи.

— Мудрец! — усмехнулся машинист. — Это невозможно. Ведь нельзя же по всем железным дорогам провода развесить. Да и электричества не напасешься.

Так они разговаривали.

Талиб почти не думал об утренних своих несчастьях, и голова почти не болела, хотя шишка на бритой макушке была огромная.

— В Самарканде я пересажу тебя на другой паровоз, там у меня приятелей много, — сказал машинист. — Приедешь ты в Ташкент и забудешь про Бухару. В Ташкенте Советская власть крепкая.

— Про Бухару не забуду, — покачал головой Талиб. — Никогда не забуду.

Глава двенадцатая. Возьми свою тетрадь

Всю дорогу до Ташкента Талиб думал об одном, верил в это и точно знал, как это будет.

Вот он приехал, сошел с поезда и идет к себе домой. Возле чайханы его встречают люди: продавец овечьего сыра, извозчик Нурмат, сам чайханщик.

Все говорят одно и то же:

— Спеши домой, Талибджан. Где ты пропадал, дорогой? Твой отец давно вернулся и ждет тебя.

Поезд пришел поздно вечером, и, пока Талиб добрался до улицы Оружейников, наступила ночь. Ни один человек не встретился ему на пути к дому, даже сторожа не было у казенного склада.

Талиб хотел побежать, когда увидел свой дом и калитку в углублении стены. Но не побежал, наоборот, пошел медленно-медленно и, когда оставалось два шага, незаметно для себя почему-то зажмурился. Талиб толкнул калитку вытянутой рукой. Она не подалась. Тогда он, все так же не открывая глаз, провел рукой по крайней доске.

На калитке висел тот самый замок, который Талиб навесил, уезжая в Бухару.

«Отец не приезжал. Ничего не случилось за это время. Все как и было». Эти мысли пришли позже, а пока они не пришли, Талиб сидел на порожке и ждал их.

«Ничего не случилось. Все как и было… Но, может, отец прислал письмо?»

Через несколько минут Талиб стучался в дом Тахира-почтальона.

Бабушка Джамиля сразу узнала его по голосу и распахнула калитку. Вскоре вся ее семья проснулась и собралась вокруг Талиба.

— Отец скоро приедет? — спросил мальчика Тахир-почтальон и, увидев, как удивился он этому вопросу, добавил: — Ты получил письмо? Я передал его Усман-баю.

— Когда было письмо? — задохнувшись от волнения, выпалил Талиб.