Улица отчаяния

— Не-а, он сказал, что коммунякам нельзя верить и что на следующих выборах он будет голосовать за Альянс. А потом как-то так вышло, что моя голова впилилась ему в хлебало.

— Так это ты ударил его ?— поразился я. Макканн кивнул и машинально потрогал свой пострадавший от неправильного обращения лоб.

— Да я же вроде как и не собирался, это получилось вроде как инстинктивно. Я не соображал, что делаю. Совершенно непроизвольно. — Он уныло вздохнул. — Видишь мою репу? Иногда у нее вроде как собственный мозг.

Я немного подумал, ничего не придумал и сказал:

— По такому случаю следует выпить.

Сидя на молитвенных скамейках, устланных для мягкости подушками, мы перемежали бутылочный «Будвайзер» неразбавленной «Столичной».

— Видишь ли, Макканн, сейчас так просто не принято. Глазго принарядился и стал во много раз цивильнее, лупить башкой теперь моветон.

— Ну да, как же, наслышаны, «культурная столица Европы тыща девятьсот девяностого», трижды долбаный садово-парковый фестиваль… — Он презрительно фыркнул и приложился к бутылке.

— Гостиниц стало больше.

— И еще один в рот конем долбаный выставочный центр. Был город как город, а стало, прости господи, дерьмо собачье.

— Да где ты видел здесь дерьмо собачье? Или просто собаку — кроме тех, что на поводке? Нету их, все поразбежались.

— Точно, сынок, — горестно вздохнул Мак-канн, — вот и я говорю.

Он все еще скорбел по собачьим бегам, издавна проводившимся на Шофилдском стадионе и прикрытым с октября по решению англичан-владельцев; утратив возможность ежесубботно спускать там свои деньги, Мак-канн был вынужден искать альтернативные методы. Он покачал головой и снова вздохнул.

— Вчера я прогулялся по докам — ну, там, где они раньше были. Жуть что делается. Старый подземный переход, так и тот изничтожили, слышал?

— Слышал.

В эти дни на Финнистонской набережной кипели земляные работы, кому-то вздумалось засыпать пешеходный туннель под Клайдом.

— Там остался один-единственный большой кран, а все остальное — этот долбаный выставочный центр.

— Один парень в «Грифоне» сказал мне, что этот кран сохранили на случай войны, танки грузить.

— Во-во, очень на этих гадов похоже. — Всеобщий упадок, крушение всех прошлых ценностей повергали Макканна в скорбь поистине мировую. — Культурная столица… садовые, мать их, выставки, все это просто предлоги для бизнесменов срубить побольше капусты. Свежая краска на разграничительных линиях и дополнительные субсидии оперному театру.

— Циник ты, Макканн, вот ты кто.

— Да какой там на хрен циник; цинизм, Джимми, это для богатеньких. А мы, несчастные голодранцы, мы просто осторожные — а как же нам без осторожности, без осторожности нам никак. Осторожные, но совсем не глупые. — Он влил себе в горло щедрую порцию чешского пива.

— Так ты теперь что, и к Броди ходить не можешь? Отлучен от церкви?

— Да не, вряд ли. Мы же с этим клиентом поцапались в гальюне, никто и не видел.

— Господи, так ты что, оставил его валяться в сортире?

— А что я, по-твоему, должен был сделать? Сказать «ах, простите, пожалуйста»? Придурок несчастный. Словами не понимает, так, может, хоть так до него дошло. Господи, да я еще хорошо с ним обошелся; будь я полный ублюдок, я бы спер заодно его белую трость.

— Что?! Так он был… — заорал я и тут же осекся, заметив на роже Макканна широкую ухмылку.

По моему личному опыту, Глазго — город совсем не такой уж опасный. Я часто гуляю здесь ночью, просто слоняюсь по улицам, присматриваюсь, прислушиваюсь, принюхиваюсь, и не было еще раза, чтобы кто-нибудь меня зацепил. Оно конечно, когда в тебе шесть с половиной футов роста и ты сильно смахиваешь на шимпанзе-мутанта, тут и самый смелый хулиган призадумается. Ну а если — ладно, будем честными — я действительно всегда имею при себе эдакий гибрид трости-сиденья и зонтика, так это не только для защиты, совсем не только. В наших местах часто идет дождь, бывает, что и очень сильный, а кроме того, я люблю, чтобы всегда было на что присесть. Вначале, как я тут поселился, меня несколько раз останавливали полицейские, желавшие поближе познакомиться с нижним концом моей тросточки, однако они прекрасно понимали, что ничего мне за нее не пришьешь.

Мало-помалу они вроде как попривыкли видеть по ночам мою блуждающую фигуру и оставили меня в покое.

Трость-сиденье заканчивается толстой металлической нашлепкой, из которой торчит кургузый двухдюймовый шип, да и вообще веса в ней порядочно. Прекрасное наступательное оружие, если в правильных руках. (Увы, не в моих; скорее всего, я размахнулся бы как-нибудь не так и шарахнул самого себя по черепу. Но выглядит внушительно, лично я поостерегся бы связываться с человеком, у которого в руках такая штука. Тут, правда, следует учесть мою параноидальную трусость…)