Улица Пратер

А в голове моей роились мысли, будто пчелы. И, как всегда, волнуясь, я грыз ногти. Надо бы все же разобраться, повторял я сам себе, почему я здесь?

— Но я все равно не могу стрелять в людей! — вслух сказал я сам себе и тут же испугался собственного голоса: ведь я был не один.

Лаци покачал головой.

— Больно уж ты интеллигентный, — заметил он, словно я обратил свои слова к нему. — Ничего, скоро сам поймешь, какой ты смешной. Или ты смерти боишься?

Я удивленно посмотрел на него. Он лежал рядом — тоненький, с девичьим нежным личиком, настолько хрупкий, что ему не дашь и четырнадцати. Он ответил взглядом на мой взгляд, откинул со лба прядь прямых белокурых волос и, улыбнувшись, спросил:

— Думаешь, такая уж она страшная? — И пренебрежительно махнул рукой: — Ни черта подобного!

Однако губы его, как мне почудилось, слегка подрагивали.

— Я над этим еще никогда не задумывался, — честно признался я. — Мне как-то в голову не приходило.

— А я думал. И не раз, — прошептал он и отвернулся от меня.

И голос его долго потом еще звучал у меня в ушах.

Но долго раздумывать мне над его словами не пришлось: откуда-то ударили автоматы, наверное, с соседней крыши. Сперва слева, потом справа и, наконец, с крыши напротив. И такая тут началась катавасия, что у меня чуть барабанные перепонки не полопались. Не успел я как следует осмотреться, как к нам подполз Денеш и скомандовал:

— Давай!

Солдаты, стоявшие возле танков, кто вскочил в люки, кто упал на землю. Из окружающих улиц выбежали другие, с носилками в руках. Затем сокрушительный взрыв сотряс весь наш дом. Казалось, он вот-вот развалится. Мы ползком заспешили по крыше к дымоходной трубе, а Денеш, очутившись рядом со мной, крикнул:

— Давай! Наша очередь!

Я нажал на спусковой крючок, и вместе с ударом выстрела громче застучало сердце.

Нет, веселого в этом было мало. Все вокруг грохотало, дребезжали стекла в окнах, сыпалась штукатурка, скрипел, вздрагивая, дом. Я уже ничего не слышал и не видел, сердце билось, словно обезумев, и все внутренности будто выворачивало.

«Конец всему, — подумал я, — сейчас весь мир полетит в тартарары».

Не знаю, сколько времени весь этот ужас продолжался и сколько мы просидели, прижавшись, будто мыши, к дымоходу. Потом вдруг наступила тишина. А Денеш отдал приказ: ползком в укрытие и через люк — в квартиру.

Нет, я не перепугался. Я просто очень устал, у меня гудела голова, и я едва был в состоянии двигаться. Денеш велел нам отправиться в ванную: смывать с себя пыль, копоть, пятна известки, потому что перемазаны мы были с головы до пят. Едва держась на ногах, я поливал себя водой и дивился хрупкому Лаци, сохранявшему ледяное спокойствие, словно ничего не случилось и мы просто вернулись с воскресной прогулки. Не потерял он ни на миг самообладания и тогда, когда по коридору затопали сапоги.

Словом, не успели мы перевести дух, как нам опять пришлось лезть на крышу. И вот мы снова сидим, прижавшись к дымоходу. В голове у меня пусто, и я — неизвестно зачем — всматриваюсь в слепые глазницы выбитых окон в домах напротив.

Наконец снизу постучали, и, откинув крышку в люке, показался Денеш. Он был взволнован.

— Давайте вниз. Только без шума. Солдаты сейчас наверняка по крышам начнут шарить. У нас считанные минуты.

Мы все взмокли, торопясь уничтожить следы. Едва успели. Миг — и по крыше уже загрохали сапоги.

— Венгерские солдатики! — зашептал Денеш. — Прочесывают дом сверху донизу. Хорошо еще, дворник болеет, лежит в больнице. А жена его не знает про этот лаз на чердаке. Его совсем недавно сделали Кубичеки. По специальному разрешению.

Над нашими головами еще некоторое время слышались шаги, потом они отгремели в коридоре и смолкли. Выглянув в окно в передней, я видел уходивших солдат. Рослые ребята с прямым, смелым взглядом. На лицах у них было разочарование: они так никого и не нашли.

«Что-то их ждет? — размышлял я. — А все же наша взяла».

Я облегченно вздохнул.

«Теперь надо бы радоваться, — думал я. — Почему же мне тогда не радостно?»

Это все было перед обедом, и Лаци только и знал, что повторял: «Есть хочется! Хорошо бы сейчас пожрать!»

И мы действительно не ели, а жрали. Жадно, торопливо. Тем временем вернулся Йошка Лампа — тоже изрядно проголодавшийся, и, хвастаясь, начал рассказывать о своих похождениях.

Улицы кишели людьми, будто в ярмарочные дни. Пойди разбери: кто твой друг, кто — враг, а кто в тебя пулю пустит.

— Боятся люди, — заметил Лаци. — Присмотрись, какие все напуганные. Боятся, и никто ни черта не понимает. Ходят, глазеют, выжидают, чем все это кончится. И помалкивают. Забавно, а?