Улица с односторонним движением. Берлинское детство на рубеже веков

Впечатление от проселочной дороги зависит от того, идешь ли по ней пешком, или пролетаешь на аэроплане. Так же и впечатление от текста зависит от того, читаешь его или переписываешь. Тот, кто летит, видит лишь, как дорога пробирается сквозь ландшафт, она разворачивается перед ним по тем же законам, что и местность вокруг нее. Только тот, кто идет по дороге, узнает о ее власти и о том, как именно из земель, которые с аэроплана предстают лишь раскинувшейся равниной, она на каждом своем повороте зовет к себе дали, бельведеры, поля и просторы, подобно тому, как командир своим приказом отзывает солдат с фронта. И только переписанный текст командует душою того, кто им занимается, тогда как просто читателю не суждено приобрести новые впечатления, понять, как текст прокладывает их, словно дорогу, которая продирается всё глубже в дебри внутреннего мира: потому что читатель повинуется свободному движению своего Я в пространстве грез, а переписчик позволяет командовать этим движением. Китайская традиция переписывать книги потому и была беспримерной основой книжной культуры, а список – ключом к загадкам Китая.

Перчатки

Тот, кто испытывает отвращение перед животными, больше всего боится, что в прикосновении они признают его своим. В глубине души человеку внушает ужас смутное сознание: в нем живет нечто, столь мало чуждое отвратительному животному, что может быть им признано. – Всякое отвращение изначально есть отвращение перед прикосновением. Даже когда мы, овладев собой, преодолеваем это чувство, наш жест получается резким и вымученным: мы стремительно хватаем отвратительное и проглатываем его, тогда как зона тончайшего эпидермального прикосновения остается табуированной. Только так можно соблюсти парадоксальное требование морали, чтобы человек одновременно преодолел и изысканнейшим образом усовершенствовал в себе чувство отвращения. Ему нельзя отрекаться от своего звериного родства с той тварью, зов которой рождает в нем отвращение, – он должен сделаться ее господином.

Мексиканское посольство

Je ne passe jamais devant un f'etiche de bois, un Bouddha dor'e, une idole mexicaine sans me dire: C’est peut-^etre le vrai dieu.[8]

Charles Baudelaire

Мне снилось, что я участник исследовательской экспедиции в Мексике. Обойдя вдоль и поперек высокий девственный лес, мы натолкнулись в горах на систему пещер, находящуюся над землей, где со времен первых миссионеров сохранился орден, братья которого продолжали обращать туземцев в свою веру. В громадном, готически заостренном центральном гроте проходило богослужение по самому древнему обряду. Мы вошли туда и смогли увидеть основную его часть: перед деревянной поясной статуей Бога Отца, установленной на большой высоте на одной из стен, священник поднял мексиканский фетиш. Тогда голова Бога в знак отрицания трижды повернулась справа налево.

Просьба бережно относиться к зеленым насаждениям

На какие вопросы мы получаем ответ? Разве не остаются все вопросы прожитой жизни позади, словно деревья, заслонявшие нам обзор? Мы едва ли думаем о том, чтобы их выкорчевать или хотя бы проредить. Мы шагаем дальше, оставляя их позади, и хотя издали мы можем окинуть их взором, очертания их неясны, темны, и тем загадочнее эта чаща.

Комментарии и перевод относятся к тексту как стиль и подражание (Mimesis) к природе: одно и то же явление, но рассмотренное с разных сторон[9]. На древе священного текста они лишь вечно шуршащие листы, а на древе мирского – своевременно поспевающие плоды.

Любящий привязывается не только к недостаткам возлюбленной, не только к женским причудам и слабостям; морщины на лице и родимые пятна, поношенная одежда и неуклюжая походка властвуют над ним гораздо дольше и вернее, чем любая красота[10]. Об этом известно издавна. А почему? Если верно учение, гласящее, что ощущение обитает не в голове, что ощущения от окна, облака и дерева возникают не в мозгу, но скорее в той точке, где мы видим эти вещи, то и при взгляде на возлюбленную мы вне себя. Но тут уже – с мучительным напряжением и страстью. Ослепленное блеском и великолепием женщины, ощущение порхает, как стайка птиц. И подобно тому как птицы ищут убежища в густой листве деревьев, ощущения спасаются в тени морщин, в нелепых жестах и неприметных изъянах любимого тела, куда они забираются, как в безопасное убежище. И ни один прохожий не догадается, что именно здесь, в несовершенствах, в чем-то предосудительном, обитает стремительный любовный порыв воздыхателя.

Стройплощадка