Улица Сапожников

Они медленно плелись вверх по улице и молчали.

— Ничего, Ирмэ, — проговорил наконец Алтер, — в другой-то раз б-будем знать.

Ирмэ не ответил. Он шел, свесив голову и цыкал зубом. Сплоховал; рыжий, сплоховал.

Глава восьмая Сторожки гуляют

Когда ребята подходили к Большому колодцу, была полночь, и по всему местечку пели петухи.

У колодца уже ждал Хаче.

— Кончил дела? — сказал он.

— Кончил.

— Много наработал?

Ирмэ невесело усмехнулся.

— Много, — сказал он. — Сто рублей.

— Сто т-тумаков, — поправил Алтер.

— Продавать их будете? Или как?

— Купишь — и-продам.

— Почем фунт?

— Мы и-поштучпо.

— Ладно. — буркнул Ирмэ. — И без вас тошно.

Полночная глушь стояла над местечком. В домах потушепы огни. Все спит. Даже собаки не лают — уснули. Только птица на церковной колокольне не хотела угомониться. «Кра» — кричала она хрипло. И потом — у «яток» чего-то шумели, галдели чего-то у «яток», горланили.

— Сторожки б-балуют, — сказал Алтер. — Идем?

У «яток» сторожек собралась орда целая, отчаянный все народ — бойцы, вояки, вооруженные до зубов: у этого — палка, у того — кнут, у третьего — батькин ремень от штанов. Дело-то ночное — знаешь. Сторожки шумели, галдели, старались друг перед другом. Один скакал вокруг «яток» на четвереньках, подпрыгивал, лягался и ржал, как лошадь. Другой взобрался на крышу, лег, растянулся и, стукая себя кулаком но животу, приговаривал: «Левой! правой! Шагом арш!»— «Легче, тюря, легче! — кричали ему снизу. — Лопнешь!» Ребята постарше сидели рядком на длинной скамье, сидели, курили, болтали о том, о сом. Посредине восседал печник Пейше, дядя тучный и тупой. Он что-то врал, Пейше, — должно быть, нес несусветное что-то, — ребята гоготали, покатывались прямо со смеху.

— Другой раз, — говорил Пейше, — зовет пан еврея-арендатора и говорит ему…

Но что сказал пап еврею-арендатору — ребята так и не узнали. Вдруг раздался свисток, и у «яток» появились два пожарника, в медных касках, в брезентовых сапогах. Поверка.

— Пробойная улица? — сказали пожарники.

— Тут! тут! — в два голоса ответили сторожки с Пробойной.

— Почтовая улица?

— Тут. Тут.

— Улица Сапожников.

— Тут, — сказал Ирмэ.

— Второй где?

— Не пришел второй, — сказал Ирмэ.

— Кто?

— Бенче-хромой.

— Запиши, Нисен, — сказал старший пожарник, лавочник Сендер, помощнику.

Когда пожарники ушли, Пейше встал, потянулся, зевнул.

— Что ж, ребятки, — сказал он, — поверка прошла, — можно и на боковую. Так, что ли?

— Ясно, — сказали ребята. — А придут еще, скажем: тут он, сейчас будет.

— Эге, — сказал Пейше, — верно. А вам, ребятки, спешить-то некуда. Вам-то еще и погулять можно. Так я говорю?

— Факт, — сказали сторожки.

Пейше ушел.

— Ребята, — сказал Ирмэ, — надо б хромого поднять. А то — он дрыхать, а я за него отдувайся.

— И то, — сказали сторожки.

Начали они мирно и чинно: подошли к дому хромого, стали полукругом и на разные голоса, кому как дано — кто тонко, кто густо — замяукали. Командовал паренек лет пятнадцати, в полосатых рваных штанах, по имени Симон. Он махал рукой и приговаривал: «Раз-два! Мяу-мяу. Раз-два! Мяу-мяу».

Открылось окно соседнего дома, и на улицу высунулась заспанная всклокоченная голова кожевника Гдалье.

— А? — проговорила она сонным голосом. — Что такое?

— Ничего такого, господин Гдалье, — сказал Симон. — Хромого будим. Его сторожка, а он, понимаете, спать. Барин!

Гдалье засмеялся.

— Напугаете его до смерти, — сказал он и закрыл окно. Но потом опять появился в окне и сердито крикнул: — А только не дело это — всю улицу подымать.

— Заметано, господни Гдалье, — сказал Симон. — Точка.

— Точка-шмочка, — проворчал Гдалье. — Не галдеть — и все. А то — водой окачу.

— Ясно, господин Гдалье, — сказал Симон. — Точка.

Гдалье со стуком захлопнул окно. Сторожки приумолкни.

— Не беда, орлы, — сказал Симон. — Поведем, значит, атаку с флангу. Только и всего. Ясно?

Он подошел к окну, потянул раму — нет, не открыть. Тогда он постучал и крикнул басом:

— Бенче, вставай!

Бенче проснулся. Проснулся и побежал к окну.

— А? кто?

— «Кто?» Я — вот кто! — сказал Симон. — Урядник. Где у тебя лампа?

— Какая лампа, пан урядник?

— Видал! «Какая лампа, пан урядник?» — сказал Симон. — Да ты что? Оглох, что ли? Сказано было, чтоб по случаю именин его величества государя императора на окне лампа горела или там свеча. Не слыхал ты, что ли, хромой чорт? Или тебе закон не писан?

— Не слыхал, пан урядник. Ей-богу, не слыхал. — пробормотал Бенче. — Да я что? Я могу. Я враз…

Он заковылял куда-то вглубь комнаты, с кем-то пошептался, с женой, верно, — и вот на окне действительно появилась свеча. Она горела ровным светом, освещал подоконник и раму.

— Чтоб до утра так, слышь? — сказал Симон. — А то гляди у меня.

— Понимаю, пан урядник, понимаю, — пролепетал Бенче. — Чтоб до утра. Так. Так. Понимаю.

Сторожки прямо пальцы кусали, чтоб не заржать. Вот ведь — поверил. Поверил, чучело.

— Все в порядке, — сказал Симон. — Потопали.

Сторожки двинулись шумной толпой.

— Тихо, орлы, тихо, — сказал Симон. — Поздно же.