Улица Светлячков

– Слава богу, ты приехала, – тяжело выдохнула она, останавливаясь. – Ты поняла, как нужна мне.

Мать подалась к ней, споткнулась, рассмеялась, пытаясь удержать равновесие.

– Ты прекрасное создание, Талли. Все, что тебе нужно, – это воздух и свобода.

У Талли внутри все оборвалось.

– Нет, – она умоляюще взглянула на мать, – только не сейчас, пожалуйста…

– Всегда.

В голосе Дымки послышалась внезапная резкость, острота, не вязавшаяся с мутной безжизненностью ее взгляда.

– Я твоя плоть и кровь, и сейчас ты мне очень нужна. Кроме тебя, у меня никого нет. – Талли и сама слышала, что шепчет, но говорить громче не было сил.

Дымка двинулась к ней нетвердым шагом. В ее глазах отчетливо читалась грусть, но Талли было плевать. Псевдочувства ее матери появлялись и исчезали так же стремительно, как солнце в небе Сиэтла.

– Талли, посмотри на меня.

– Ну смотрю.

– Нет. Посмотри. Я не могу тебе помочь.

– Но ты мне нужна.

– В этом, блин, вся трагедия. – Дымка сделала долгую затяжку, спустя несколько секунд выпустила изо рта облако дыма.

– Почему? – спросила Талли. «…ты меня не любишь?» – хотела добавить она, но так и не успела облечь свою боль в слова, служба вдруг закончилась, парковку наводнили запакованные в черное люди. Талли отвела взгляд, всего на одно мгновение, чтобы утереть слезы. Но когда повернулась обратно, матери рядом не было.

Женщина из соцзащиты была сухая, как хворост. Вроде бы пыталась говорить правильные вещи, но, стоя у двери в комнату Талли, так и норовила глянуть на часы.

– Я все равно не понимаю, зачем мне собираться. Мне скоро восемнадцать. Дом в собственности, кредита нет – точно знаю, я сама весь год платила по счетам. Я вполне способна жить самостоятельно.

– Нас уже ожидает адвокат, – только и сказала соцработница. – Ты ведь почти готова, правда?

Талли положила в чемодан пачку писем от Кейти, захлопнула крышку, щелкнула замком. Сказать «готова» у нее не повернулся язык, так что она просто подхватила чемодан и забросила на плечо свою плетеную сумку.

– Наверное.

– Замечательно. – Соцработница стремительно развернулась и зашагала к лестнице.

Талли обвела свою спальню долгим прощальным взглядом, точно впервые видя все то, что давно привыкла не замечать, – бледно-лиловое постельное белье с оборками, широкую белую кровать, шеренгу покрытых пылью пластмассовых лошадок на подоконнике, куклу миссис Бизли[44] на комоде, шкатулку для украшений с «мисс Америкой» и крохотной балериной в розовой пачке.

Бабушка обставила эту комнату специально для маленькой девочки, которую много лет назад бросила здесь мать. А теперь все эти вещи, которые она с такой заботой выбирала, рассуют по коробкам и бросят пылиться в темной кладовке – как и связанные с ними воспоминания. Сколько пройдет времени, прежде чем она сможет вспоминать о бабушке без слез?

Талли закрыла дверь, проследовала за соцработницей по притихшему дому, спустилась по ступенькам крыльца и подошла к видавшему виды желтому «форду-пинто», который был припаркован на улице.

– Чемодан положи в багажник.

Талли повиновалась, затем залезла на пассажирское сиденье.

Едва соцработница повернула ключ зажигания, из динамиков оглушительно заорала музыка: «Не переставай верить в нас» Дэвида Соула[45]. Она поспешно выключила магнитолу, пробормотав:

– Прошу прощения.

Талли, сочтя, что извиняться за Дэвида Соула стоит не больше, чем за кого угодно еще, лишь пожала плечами и уставилась в окно.

– И очень соболезную по поводу твоей бабушки, если я еще не говорила.

Талли молча вглядывалась в свое искаженное отражение в боковом стекле. Как будто негатив лица – бесцветный и бесплотный. Примерно так, вообще говоря, она себя и чувствовала.

– Судя по всему, она была исключительной женщиной.

Талли не удостоила эту реплику ответом. Да и сил говорить у нее не было. Встреча с матерью будто высушила ее изнутри. Опустошила.

– Ну вот мы и приехали.

Они остановились возле хорошо сохранившегося викторианского особняка в центре Балларда[46]. Написанная от руки вывеска гласила: «БЭЙКЕР И МОНТГОМЕРИ, АДВОКАТЫ».

Талли ненадолго замешкалась в машине. А когда вышла, соцработница уже понимающе ей улыбалась.

– Чемодан брать необязательно.

– Я все равно возьму, спасибо.

Собранный чемодан надо держать при себе – уж что-что, а это Талли прекрасно понимала.

Соцработница кивнула и повела ее по вспоротому травой бетонному тротуару к белой двери. Войдя, Талли присела в чересчур затейливо украшенном фойе, рядом с пустым секретарским столом. По стенам, оклеенным узорчатыми обоями, были развешены умилительные портреты большеглазых детишек. Ровно в четыре к ним вышел плотный лысоватый человечек в роговых очках.

– Здравствуй, Таллула. Я Элмер Бэйкер, адвокат твоей бабушки.

Талли проследовала за ним в небольшой кабинетик на втором этаже, где стояли два мягких кресла и антикварный стол красного дерева, усеянный желтыми блокнотами, какими обычно пользуются юристы. В углу, жужжа и грохоча, напольный вентилятор гнал к двери поток теплого воздуха. Соцработница села у окна.