Улица Светлячков

— А не слишком ли ты ее балуешь?

— Ну, вообще-то я хотела еще привезти сюда пони, но подумала, что это будет уже слишком.

Миссис Муларки рассмеялась, а мистер Муларки покачал головой.

— Пойдемте же, Марджи, Джонни, — сказал он в конце концов. — Посмотрим, что у них тут есть в баре.

Когда Кейт и Талли остались наедине, Кейт сказала:

— Ты знаешь, как сделать свой выход запоминающимся. Мара будет помнить этот вечер всю жизнь.

— Ты считаешь, это слишком? — спросила Талли.

— Ну, может быть, совсем чуть-чуть.

Талли одарила подругу широкой улыбкой, но Кейт почувствовала в ней какую-то фальшь.

— Что не так? — тут же напрямик спросила она.

Но прежде чем Талли успела что-то ответить, к ним подбежала сияющая от радости Мара.

— Мы хотим сфотографироваться с тобой, тетя Талли!

Кейт молча наблюдала, как ее дочь не отходит от своей крестной. Кейт не хотелось признаваться в этом даже самой себе, но она испытывала болезненные уколы ревности. Это должен был быть их вечер — ее и Мары.

Талли сидела в лимузине и гладила по темным шелковистым волосам Мару, заснувшую, положив голову ей на колени. Напротив спала Кейт, привалившись к Джонни, который тоже сидел, прикрыв глаза. И рядом с каждым из супругов Райан спал маленький мальчик. Они выглядели просто как фирменная идеальная семья.

Лимузин свернул на дорожку к пляжу. Талли поцеловала мягкую розовую щеку Мары.

— Мы почти дома, принцесса.

Девочка медленно разлепила глаза.

— Я люблю тебя, тетя Талли.

Сердце Талли сжалось от этих слов, она почувствовала какое-то обжигающее волнение.

Талли всегда считала, что успех подобен золоту: стоит того, чтобы покопаться ради него в грязи. Зато любовь всегда будет ждать ее на берегу и к ней можно будет обратиться, когда надоест мыть золото. Теперь она не могла бы ответить сама себе, почему она так думала, учитывая ее собственное прошлое. Ей надо было давно понять святость и важность любви в жизни человека. Если успех был золотом, лежащим на дне реки, то любовь была бриллиантом, зарытым глубоко в земле, который не всегда распознаешь с первого взгляда. И неудивительно, что ее так тронуло признание в любви, полученное от Мары. Она не часто слышала слова любви в своей жизни.

— Я тоже люблю тебя, Мара Роуз.

Лимузин подъехал к дому, шины зашуршали по гравию. Семейству Райанов понадобилась целая вечность, чтобы выбраться из машины и войти в дом. Они немедленно поднялись наверх.

Талли стояла в пустой гостиной и не знала, что ей делать. Сверху слышался скрип половиц.

Она попыталась помочь укладывать детей спать, постаралась вписаться в повседневную рутину их семейной жизни, но только путалась у всех под ногами и в конце концов сдалась.

Наконец Кейт, устало вздыхая, спустилась по лестнице с несколькими платками в руках.

— Ну хорошо, Талли. А теперь расскажи, что не так.

— Что ты имеешь в виду?

Кейт схватила подругу за руку и повела по комнатам с разбросанными игрушками. В кухне она задержалась, чтобы налить два бокала белого вина, затем подруги вышли наружу и уселись на лужайке в плетеные кресла. Тихий шум прибоя перенес Талли почти на двадцать лет назад, к тем ночам, когда они, сбежав из дома, сидели у реки, болтали о мальчиках и курили одну сигарету на двоих.

Талли накинула на себя вязаный платок. После стольких лет и, несомненно, множества стирок, платок по-прежнему пах ментоловыми сигаретами и духами миссис Муларки.

Кейт подтянула к подбородку укрытые большим вязаным платком колени и велела:

— Говори!

— И о чем же ты хочешь поговорить?

— Сколько лет мы с тобой лучшие подруги?

— С тех пор, как был в моде Дэвид Кэссиди.

— И ты думаешь, что я не вижу, когда с тобой что-то не так?

Талли откинулась на спинку кресла, потягивая вино. Правда была в том, что ей действительно хотелось поговорить об этом — в конце концов, отчасти поэтому она летела через всю страну, — и все же сейчас, когда она была здесь и ее лучшая подруга сидела рядом, Талли не знала, с чего начать. Хуже того, она чувствовала себя идиоткой, жалуясь на то, чего не было в ее жизни. Ведь у нее так много всего было.

— Я всегда думала, что ты сваляла дурака, отказавшись от карьеры, — начала Талли. — Четыре года всякий раз, когда я тебе звонила, я слышала на заднем плане плач или нытье Мары. Я думала, что покончила бы с собой, если бы это была моя жизнь, а твой голос всегда был расстроенным или злым, но в то же время почему-то счастливым.

— Когда-нибудь и ты узнаешь, как это.

— Нет, не узнаю. Мне почти сорок, Кейти. — Она наконец взглянула на подругу. — Теперь я знаю: это я была сумасшедшей, когда не хотела ничего, кроме карьеры.

— Зато какую ты сделала карьеру!

— Да, но иногда этого бывает недостаточно. Я знаю, стыдно говорить это, но иногда я устаю работать по восемнадцать часов в день и возвращаться в пустой дом.

— Но ты можешь изменить свою жизнь. Просто надо захотеть по-настоящему.

— Благодарю тебя, подруга. Очень глубокая мысль.

Кейт смотрела на волны, набегающие на берег.

— Все таблоиды писали на прошлой неделе о шестидесятилетней женщине, которой удалось родить.

— Ну и дрянь же ты! — рассмеялась Талли.