Улица Светлячков

Она хотела бы знать, что сказать этой женщине, с которой у нее было прошлое, но не было настоящего. И она просто стала говорить обо всем подряд. О шоу, о своей жизни, о том, какой успешной она сумела стать. Когда собственные слова начали казаться пустыми и полными отчаяния, она рассказала о Кейт, об их ссоре и о том, что все это заставило ее почувствовать себя чудовищно одинокой. Слова лились и лились, и, произнося их, Талли понимала скрытую за ними истину. Потеряв семью Муларки и семью Райан, она стала абсолютно, безнадежно одинокой. Облачко была теперь всем, что у нее осталось. Какой же жалкой оказалась ее жизнь!

— Мы всегда одиноки, разве ты до сих пор этого не поняла?

Талли и не заметила, как ее мать проснулась. Облачко пришла в себя и смотрела на дочь печальными глазами.

— Привет, — сказала Талли, улыбаясь и вытирая слезы. — Что с тобой случилось?

— Меня избили.

— Я не спрашиваю, как ты попала в больницу. Я спрашиваю, что с тобой случилось.

Облачко поморщилась и отвернулась.

— А, ты об этом… Твоя драгоценная бабушка, похоже, никогда тебе не рассказывала. — она вздохнула. — Ну а теперь это точно не имеет значения.

Талли тяжело вздохнула. Это был первый осмысленный разговор с матерью за всю ее жизнь, и Талли чувствовала себя на грани открытия, способного многое объяснить, открытия, ускользавшего от нее все эти годы.

— Думаю, это все же имеет значение.

— Уходи, Талли. — Облачко уткнулась лицом в подушку.

— Только после того, как ты расскажешь мне, почему… — Голос Талли дрожал, когда она задавала свой вопрос. — Почему ты никогда не любила меня?

— Забудь обо мне.

— Честно говоря, мне бы очень этого хотелось. Но ты — моя мать.

Облачко повернулась и несколько секунд смотрела на Талли. Талли увидела в глазах матери грусть.

— Ты разбила мне сердце, — тихо произнесла Облачко.

— А ты — мне.

Облачко на секунду улыбнулась.

— Я хотела…

— Чего же?

— Я хотела бы быть такой, какой ты хотела меня видеть, но я не могла. Тебе лучше оставить меня в покое.

— Но я не знаю, как это сделать. Даже после всего, что было, ты — все равно моя мама.

— Я никогда не была твоей мамой. И мы обе это знаем.

— Я все равно буду возвращаться, — сказала Талли, вдруг осознав, что это правда. Они обе, возможно, сломлены, она и ее мать, каждая по-своему, но они связаны друг с другом странными, крепкими узами. И их танец, как бы больно ни было от него обеим, не закончен, далеко еще не закончен. — И когда-нибудь ты будешь готова меня принять.

— Как тебе удается столько лет не расставаться с этой мечтой?

— Держусь за нее обеими руками. — Талли хотелось добавить «что бы ни случилось», но эти слова ей напомнили о Кейт, а эти воспоминания были слишком болезненными.

Дороти горестно вздохнула и закрыла глаза.

— Уходи.

Талли еще долго стояла, вцепившись руками в металлическое изголовье кровати. Она видела, что ее мать только притворяется спящей, и уловила момент, когда она заснула на самом деле, и послышался тихий храп. После этого Талли подошла к стенному шкафу и достала оттуда одеяло. И тут взгляд ее упал на стопку одежды, аккуратно сложенную в дальнем углу нижней полки. Рядом стоял бумажный пакет, какие дают обычно в продуктовых магазинах. Он был закручен сверху.

Талли накрыла мать одеялом и вернулась к шкафу.

Она не могла бы сказать, что вдруг заставило ее рыться в вещах Облачка, что именно она рассчитывала там обнаружить. Сверху было то, что она и ожидала увидеть, — несвежая, поношенная одежда, старая обувь, дешевый туалетный набор в пластиковом пакете, сигареты и зажигалка.

А в уголке пакета, на самом дне, Талли увидела его: кусочек лески, связанный в кольцо, а на нем — две макаронины и одинокую синюю бусинку.

Ожерелье, которое сделала Талли для матери в воскресной школе и подарила Облачку много лет назад, в тот день, когда они уехали из дома бабушки в потрепанном фургоне «фольксваген». Так, значит, мать хранила ее подарок все это время.

Талли не стала касаться ожерелья. Она побаивалась в глубине души, что находка существует только в ее воображении. Повернувшись к матери, она снова подошла к ее постели.

— Ты хранила его, — задумчиво произнесла Талли, словно ей только что открылось что-то новое, что-то пока еще не понятое ею.

В душе снова затеплилась надежда — не надежда отчаявшейся маленькой девочки, а зрелое чувство усталой, умудренной опытом женщины, отлично понимающей, кем они с Облачком были друг для друга все эти годы. И все же она по-прежнему жила в ее сердце, несмотря на боль и разочарование, — надежда.

— Ты ведь тоже знаешь, как удержать мечту, правда, Облачко?

Она села на пластиковый стул у кровати. Теперь у нее появился вопрос, который она обязательно должна задать своей матери. И Талли была намерена получить на него ответ.

Где-то около четырех часов утра сон сморил Талли, и она заснула прямо на стуле.

Ее разбудил звонок сотового телефона. Талли медленно выпрямилась, потирая затекшую спину. Она не сразу поняла, где находится.

Ну да, в больнице Харборвью.

Талли встала. Кровать ее матери была пуста. Она открыла двери шкафа.

Пусто. Смятый бумажный пакет валялся на полке.