Улица Светлячков

Больше она не позволит своей так называемой матери заставлять ее чувствовать себя так, будто все внутри завязали в узел. После всех этих лет, когда Дороти бросала и бросала ее раз за разом — нет. Черта с два!

Мать сидела на полу в большой спальне и вырезала ножницами картинки из журнала «Космополитен». Ее длинные нечесаные волосы, водопадом ниспадавшие на плечи, как всегда, были перехвачены чудовищно старомодной кожаной лентой, расшитой мелкими бусинками. Не поднимая глаз, она перелистнула страницу на следующую, с которой улыбался киноактер Берт Рейнолдс, прикрывавший одной рукой свое мужское достоинство.

— Я не пойду в эту школу! — заявила Талли. — Болото какое-то! Все они там — придурки.

— О! — Мама перевернула страницу и принялась вырезать букет цветов из рекламного объявления. — Что ж, хорошо.

Талли хотелось закричать.

— Хорошо? Хорошо? Мне четырнадцать лет!

— Моя работа — любить и поддерживать тебя, малышка, а не лезть в твои дела.

Талли закрыла глаза, досчитала до десяти и заговорила снова:

— У меня нет здесь друзей.

— Заведи новых. Я слышала, в старой школе ты была звездой.

— Послушай, мам…

— Облачко.

— Я не собираюсь называть тебя Облачком!

— Хорошо, Таллула. — Мать подняла глаза, чтобы убедиться, что до Талли дошел смысл последней фразы. Смысл дошел.

— Я чужая в этом месте.

— Зря ты так говоришь, Талли. Ты — дитя Земли и ты своя повсюду. Бхагават-гита учит…

— С меня хватит!

Хотя мать все еще продолжала говорить, Талли вышла из комнаты. Меньше всего она сейчас нуждалась в советах наркоманки под кайфом. Проходя мимо маминой сумки, Талли вытащила оттуда пачку сигарет «Вирджиния слимз» и отправилась на улицу.

Всю следующую неделю Кейт наблюдала за новой девочкой с почтительного расстояния.

Талли Харт резко отличалась от всех вокруг. Она была крутой и независимой, лучше всех тех, кто бродил по выкрашенным унылой зеленой краской школьным коридорам. Талли не считалась с правилами и не боялась школьной администрации. Ей было наплевать, если ее застукают с сигаретой в лесу за школой. О Талли все отзывались с благоговейным страхом. Для детей, выросших на окрестных фермах и в домах рабочих целлюлозно-бумажной фабрики Снохомиш-Вэлли, Талли Харт была экзотическим цветком, и каждый хотел с ней подружиться.

Популярность неожиданно появившейся соседки сделала одиночество Кейт еще более невыносимым. Она и сама не понимала, почему это ранит ее так больно. Но каждое утро, когда они молча стояли, позевывая, все на той же автобусной остановке — рядом, но словно за тысячи километров друг от друга, — Кейт отчаянно желала, чтобы Талли обратила на нее внимание и признала ее.

Но она понимала, что этого никогда не случится.

— …до начала шоу Кэрол Бернет. Все уже готово. Кейт? Кейти?

Кейт подняла голову. Она заснула прямо на учебнике по социологии за кухонным столом.

— А? Что ты сказала? — переспросила она мать, поправляя тяжелые очки.

— Я приготовила спагетти с мясным соусом для наших соседей. Хочу, чтобы ты отнесла.

Кейт отчаянно пыталась придумать предлог, чтобы отказаться.

— Но они ведь живут здесь уже целую неделю.

— Да, знаю, я непростительно опоздала — столько было дел в последнее время.

— Мне много задали на дом. Пошли лучше Шона.

— Но Шону ведь ни с кем не надо там подружиться, правда?

— Мне тоже, — с горечью произнесла Кейт.

Мать внимательно посмотрела на нее. Ее каштановые волосы, так тщательно причесанные утром, чуть растрепались, и косметика за день потускнела. От этого круглое миловидное лицо миссис Муларки казалось сейчас поблекшим. И пестрый фиолетовый с желтым вязаный жилет — подарок на Рождество — был застегнут не на ту пуговицу. Глядя на Кейт, мать пересекла комнату и села за стол.

— Могу я сказать тебе кое-что, не рискуя, что ты на меня набросишься?

— Возможно, нет.

— Мне очень жаль, что так вышло у вас с Джоанной.

Этого даже не было в списке ужасов, которых ожидала Кейт.

— Мне наплевать, — сказала она.

— Вовсе нет. Я слышала, что она дружит сейчас с компанией довольно легкомысленных девиц.

Кейт хотела снова сказать, что ей все равно. Но воспоминания вдруг нахлынули волной. Джоанна и Кейт на бегах на ярмарке, вот они стоят перед стойлами своих лошадей в конюшне и болтают о том, как прикольно будет в старшей школе.

— Да. — Кейт пожала плечами.

— Жизнь бывает нелегка. Особенно когда тебе четырнадцать.

Кейт закатила глаза. В чем она была уверена на все сто, так это в том, что ее мать даже не догадывается, какой может быть жизнь подростка.

— Хватит этого дерьма!

— Я сделаю вид, что не слышала этого слова. И будет лучше, если я больше никогда не услышу его. Хорошо?

Больше всего сейчас Кейт жалела, что не может быть такой, как Талли. Уж та-то ни за что не сдалась бы так быстро. Наверное, даже закурила бы сигарету, не заботясь о том, что скажет мама.

Миссис Муларки, порывшись в обширном кармане юбки, нашла там сигареты, закурила и задумчиво посмотрела на дочь.

— Ты знаешь, Кейти, — сказала она, — что я люблю тебя, всегда готова поддержать и никому не позволю тебя обидеть. Но скажи мне, ради бога, чего ты ждешь?

— О чем это ты, мама?