Улица Темных Лавок

О чем он думал, пока за его спиной краснолицый толстяк гладил ногу блондинки, а набальзамированный японец восседал уже, наверное, не первый день все в том же кресле хилтонского бара? Ни о чем он не думал, я был в этом уверен. Он казался почти недосягаемым в своей отрешенности. Имел ли я право грубо нарушить эту отрешенность, бередить в нем болезненные воспоминания?

Краснолицый толстяк и блондинка вышли из бара, скорее всего, чтобы уединиться в номере. Он тянул ее за руку, и она старалась идти прямо. Мы с японцем остались одни. Блант опять обернулся и произнес своим ледяным тоном:

— Не желаете ли, чтобы я сыграл что-нибудь по вашему выбору?

Японец не дрогнул.

— Если можно, месье, «Что остается от нашей любви», — сказал я.

Он играл эту мелодию со странной медлительностью, она казалась тягучей и словно увязала в болоте, из которого с трудом высвобождались звуки. Время от времени он застывал, будто обессилевший, спотыкающийся от усталости путник. Он взглянул на часы, резко встал и, поклонившись, обратился к нам:

— Месье, уже двадцать один час. Всего доброго.

Он вышел. Я последовал за ним, оставив набальзамированного японца в гробнице бара.

Блант двинулся по коридору, пересек пустынный холл. Я догнал его.

— Месье Уолдо Блант?.. Я бы хотел поговорить с вами.

— О чем?

Он бросил на меня затравленный взгляд.

— О человеке, которого вы знали когда-то… О женщине… ее звали Гэй. Гэй Орлова.

Он замер посередине холла.

— Гэй…

Он зажмурился, будто ему в лицо внезапно ударил луч прожектора.

— Вы… вы знали… Гэй?

— Нет.

Мы вышли из отеля. Группа мужчин и женщин в вечерних Туалетах кричащих цветов — гранатовых смокингах, длинных платьях зеленого и небесно-голубого атласа — ждала такси.

— Мне неловко вас беспокоить…

— А вы меня не беспокоите, — сказал он задумчиво. — Я уже так давно ничего не слышал о Гэй… Да вы, собственно, кто?

— Ее родственник. Я… хотел бы узнать у вас некоторые подробности… ее жизни…

— Подробности?

Он потер висок указательным пальцем.

— Что я могу вам сказать?..

Мы шли вдоль отеля по узкой улочке, ведущей к Сене.

— Мне надо домой, — сказал он.

— Я провожу вас.

— Так вы правда родственник Гэй?

— Да. Наша семья хотела бы узнать побольше о ее судьбе.

— Она давно умерла.

— Я знаю.

Он шел очень быстро, и я еле поспевал за ним. Старался держаться рядом. Мы были уже на набережной Бранли.

— Я живу напротив, — сказал он, показывая на тот берег Сены.

Мы зашагали по Бирхакеймскому мосту.

— Вряд ли я смогу вам многое рассказать. Все это было так давно…

Он замедлил шаг, словно почувствовал себя наконец в безопасности. Может, он шел так торопливо, считая, что за ним следят. Или чтобы отделаться от меня.

— А я и не знал, что у Гэй есть родственники, — сказал он.

— Как же… со стороны Джорджадзе…

— Простите?

— Семья Джорджадзе… Фамилия ее деда — Джорджадзе…

— А, ясно…

Остановившись, он облокотился на каменный парапет моста. Я не мог последовать его примеру — у меня закружилась бы голова. Я стоял перед ним. Он заговорил не сразу.

— Вы знаете… что я был ее мужем?

— Знаю.

— Откуда?

— Это записано в старых документах.

— Мы вместе выступали в одном ночном кабачке в Нью-Йорке… Я играл на рояле… Она попросила меня жениться на ней, просто хотела остаться в Америке и не обращаться к иммиграционным властям… — Он покачал головой, вспомнив это. — Забавная была девочка. Потом она стала любовницей Лаки Лучано^[2]… Познакомилась с ним, когда начала выступать в казино на Палм-Айленд…

— Лучано?

— Да-да, Лучано… Она была с ним, когда его арестовали в Арканзасе… Потом встретила какого-то француза, я узнал, что они вместе уехали во Францию…

Его лицо просветлело. Он улыбался.

— Я рад, месье, что могу поговорить о Гэй…

Под нами, на правый берег Сены, проехал поезд метро. Потом второй, в обратном направлении. Их грохот заглушал голос Бланта. Он говорил мне что-то — я видел это по движениям его губ.

— …Самая красивая девушка, какую я знал…

И этот обрывок фразы, который я чудом уловил сквозь шум, поверг меня в глубокое отчаяние. Я стоял на мосту ночью, с совершенно незнакомым мне человеком и пытался вырвать у него какие-то сведения, которые могли бы пролить свет на мое прошлое, но из-за громыхания вагонов не слышал, что он говорил.

— Может, пройдем немного вперед?

Но он был так погружен в свои мысли, что даже не ответил. Он, видимо, давно уже не думал об этой Гэй Орловой, и теперь воспоминания о ней, всплывая на поверхность сознания, оглушали его, словно шквальный ветер. Он стоял неподвижно, по-прежнему опершись на парапет.

— Давайте все-таки пройдем вперед…

— Вы знали Гэй? Встречались с ней?

— Нет. Поэтому я и хотел, чтобы вы мне о ней рассказали.

— Она была блондинкой… с зелеными глазами… очень необычная внешность… как бы вам ее описать… Пепельные волосы…

Пепельная блондинка. Которая, возможно, сыграла не последнюю роль в моей жизни. Надо внимательнее рассмотреть ее фотографию. И постепенно все вернется. А может, он направит меня по более точному следу. Все-таки мне повезло, что я нашел этого Уолдо Бланта.

Я взял его под руку. Не могли же мы вечно торчать на мосту. Мы пошли по набережной Пасси.