Улица Темных Лавок

Но когда по ночам шел снег, мне казалось, что я задыхаюсь. Никогда нам с Дениз не выкарабкаться. Мы пленники этой долины и мало-помалу будем погребены под снегом. Что может повергать в большее уныние, чем горы, замыкающие горизонт… Меня охватывала паника. Тогда я открывал дверь, и мы выходили на балкон. Я вдыхал холодный воздух, напоенный ароматом пихт. И мой страх отступал. Напротив, этот пейзаж навевал на меня тихую грусть, и понемногу мне становилось легче. И что есть мы в этом пейзаже? Отзвук наших поступков, наших жизней, чудилось мне, тонет в вате легких снежинок вокруг нас, падающих на колокольню, на каток и кладбище, на темную полоску дороги, пересекающей долину.

А потом Фредди и Гэй Орлова начали вечерами приглашать людей к себе. Вилдмер уже не боялся, что его узнают, и стал душой общества. Приходило человек десять, часто больше, без предупреждения, ближе к полуночи, и вечеринка, начавшаяся в другом шале, разгоралась с новой силой. Мы с Дениз избегали их, но Фредди так трогательно уговаривал нас остаться, что мы иногда уступали ему.

И сейчас передо мной, как в тумане, возникают какие-то лица. Вертлявый брюнет, без конца предлагавший сыграть партию в покер, — он ездил на машине с люксембургским номером; некий Андре-Карл, блондин в красном свитере, ходивший на лыжах на длинные дистанции и потому всегда загорелый; еще один тип, коренастый, закутанный в черный бархат, в моих воспоминаниях он похож на неотвязно гудящего большого шмеля… И спортивные красотки Жаклин и некая мадам Кампан.

Иногда в самый разгар вечера в гостиной внезапно тушили свет или какая-нибудь парочка уединялась в спальне.

И наконец, Кирилл — тот тип, которого Гэй Орлова встретила на вокзале в Саланше и который предложил нам свою машину. Русский, женатый на француженке, очень красивой женщине. По-моему, он вел какие-то сомнительные дела с красильными и алюминиевыми заводами. Он часто звонил из нашего шале в Париж, и я убеждал Фредди, что эти звонки рано или поздно привлекут к нам внимание, но он, как и Вилдмер, потерял всякую осторожность.

И именно этот Кирилл с женой привели к нам как-то вечером Боба Бессона и некоего Олега де Вреде. Бессон был лыжным тренером, и среди его клиентов попадались и знаменитости. Он прыгал с трамплина, не раз падал и разбивался, все его лицо было в шрамах. Он слегка хромал. Маленький, черноволосый, он был уроженцем Межева. Пил — что, правда, не мешало ему в восемь утра вставать на лыжи. Помимо своей тренерской работы, он занимал какую-то должность в службе снабжения, благодаря чему в его распоряжении была машина — тот самый черный закрытый автомобиль, который мы видели еще на вокзале в Саланше. Вреде, молодой человек русского происхождения, которого Гэй Орлова уже встречала в Париже, приезжал в Межев довольно часто. Он, насколько я тогда понял, изворачивался, как мог, и жил на доходы от покупки и перепродажи шин и запасных частей автомобилей… Он тоже звонил из нашего шале в Париж, и я слышал, что он всегда вызывал загадочный гараж «Комета».

Почему я заговорил в тот вечер с Вреде? Может, потому, что он был очень приятен в общении. Его открытый взгляд и какое-то радостно-наивное выражение лица подкупали меня. Он смеялся по любому поводу. Он был ко всем удивительно внимателен и без конца спрашивал, «хорошо ли вы себя чувствуете», «не хотите ли чего-нибудь выпить», «может, пересядете на диван, там удобнее, чем на этом стуле» и «хорошо ли вы спали сегодня ночью»… И еще эта особая манера слушать — он просто ловил каждое ваше слово и, наморщив лоб, глядел на вас во все глаза, словно внимал оракулу.

Он понял, в каком мы положении, и тут же спросил меня, надолго ли мы собираемся оставаться в «этих горах». И когда я ответил, что у нас нет выбора, он объявил мне, понизив голос, что знает способ нелегально перейти швейцарскую границу. Не заинтересует ли меня такая возможность?

Я поколебался мгновение и ответил утвердительно.

Он сказал, что это будет стоить по 50.000 франков с каждого и что Бессон примет в этом участие. Они с Бессоном доведут нас до ближайшего к границе пункта, где его друг, опытный проводник, сменит их. Они уже переправили через границу человек десять — он назвал имена. У меня еще есть время подумать. Он уезжает в Париж, но на той неделе вернется. Он дал мне какой-то парижский телефон — ОТЕЙ 54–73, чтобы связаться с ним, если я быстро приму решение.

Я рассказал об этом Гэй Орловой, Фредди и Вилдмеру. Гэй Орлова была, по-моему, удивлена, что Вреде занимается переправкой через границу, она считала его просто легкомысленным юнцом, перебивающимся спекуляциями. Фредди полагал, что незачем уезжать из Франции, ведь мы были под защитой доминиканских паспортов. Вилдмер же говорил, что у Вреде «рожа сутенера», но особенно ему не нравился Бессон. Он уверял нас, что шрамы на лице Бессона поддельные, что он сам каждое утро наносит их гримом. Ревность спортсмена? Нет, он в самом деле не переносил Бессона и прозвал его «Папье-маше». А вот Дениз находила Вреде «симпатичным».