Улица вдоль океана

Авдей Самсонович ходил с Анной Тимофеевной по городу и не переставал удивляться. Столько лет он не видел деревьев, трамваев, поездов, мороженого, сирени! Столько лет перед окном его дома торчала глыбастая сопка, а в окне кабинета маячила коптящая труба котельной. Неделями мели в поселке ледяные пурги, тучами носились по дворам лохматые собаки, Сидели на крышах, сравнявшихся с сугробами. На собаках развозили по домам колотый лед, ездили в командировки… У Авдея Самсоновича по-шальному светились глаза, он опьянел от жары, забытых запахов и многолюдья. То и дело он останавливался и, по-дурацки таращась, спрашивал Анну Тимофеевну, называя ее уже просто по имени:

— Аня, Анечка, что это за дерево, дуб или клен? Похоже на дуб, а впрочем…

— Липа, обыкновенная липа! Давайте сорвем веточку, — смеясь, отвечала она, отламывая небольшую веточку в клейких, желтоватых листочках.

— А там что такое? Во-он, в красных пакетах? — указывал он в следующую минуту на лоток, притулившийся к дому с колоннами.

— Да это ж молоко!. В городах давно молоко в пакетах продают.

— И не промокают они? — недоумевал Авдей Самсонович.

Анна Тимофеевна находилась тоже в веселом угаре и без конца предлагала то сходить на бульвар и посмотреть на разлившийся Амур; то спуститься в погребок съесть мороженое, то вела его на тихую улочку, где за низкими штакетниками буйствовала сирень. Авдей Самсонович беспрекословно подчинялся, пока не вспомнил, что надо съездить на вокзал и узнать насчет поездов. Они сели в переполненный трамвай, бежавший в сторону вокзала.

Скорый на Москву отправлялся поздно вечером. В кассе продавали билеты и на завтра.

— Ах, как мы оплошали! — огорчился Авдей Самсонович, — Надо было снять с аккредитива, взяли бы сейчас билеты.

После всех расходов — самолет, багаж, дорогие трюфели, такси, гостиница — у Авдея Самсоновича осталось тринадцать рублей с копейками. Утром он помнил, что надо сходить в сберкассу, но, попав в городскую сутолочь, забыл об этом.

— Сейчас возьмем, у меня все деньги с собой, — Анна Тимофеевна раскрыла сумочку, полную денег: она тоже получила расчет.

— Мне бы не хотелось, Анечка, — сказал Авдей Самсонович. — А впрочем, что же нам теперь считаться? Возьмем билеты, потом поищем сберкассу.

Через полчаса автобус снова привез их в центр. Анна Тимофеевна увидела универмаг и потащила туда Авдея Самсоновича. Они завертелись в людском водовороте по этажам и вокруг прилавков. В Анну Тимофеевну вселился какой-то бес приобретательства. Она покупала, мыло, шпильки, всякие флакончики, пуговички, булавки, порошки. Она нырнула в толчею у одного из прилавков и без очереди вырвала у продавщицы нейлоновую рубашку для Авдея Самсоновича. Потом потянула его в обувной отдел, говоря, что его ботинки никуда не годятся и надо купить хорошие туфли. Авдей Самсонович сопротивлялся, но под напором Анны Тимофеевны все-таки примерил туфли и остался в них. Старые ботинки Анна Тимофеевна завернула в бумагу и выбросила в урну.

— Нет, так не годится, так мы в сберкассу опоздаем, — решительно запротестовал Авдей Самсонович, когда Анна Тимофеевна повела его в отдел готовой одежды.

— Завтра, завтра в сберкассу! Нельзя же в таком костюме ходить! — ответила она, крепко держа его за руку.

Костюм выбирали долго и выбрали самый лучший и дорогой, цвета маренго. В этом костюме и новых модельных туфлях Авдей Самсонович и вырвался из духоты магазина на улицу. Он снова было вспомнил о сберкассе, но Анна Тимофеевна, смеясь, потащила его к Амуру смотреть закат.

Ужинали они в ресторане при гостинице. Столик выбрали в углу у открытого окна. За окном горел огнями вечерний город, на мягкой черноте неба среди россыпи зеленых звезд светились красные звездочки телевышки… Прохладный ветерок приносил в окно свежесть талой воды — Амур лежал совсем близко, за темным хребтом городского сада.

В костюме цвета маренго, в новой нейлоновой рубашке с галстуком и в новых модных туфлях Авдей Самсонович выглядел превосходно. Только глаза были усталыми, а широкие синие круги под ними свидетельствовали о душевном и физическом переутомлении. У Анны Тимофеевны, как и днем, было легкое, приподнятое настроение.

Они заказали по двести граммов вина, минеральной воды, салаты из крабов, бараньи отбивные и по глазунье из трех яиц, которых Авдей Самсонович не пробовал уже двадцать пять лет, поскольку куры в их Оленьем не водились.

— Я жалею, Анечка, об одном, — сказал Авдей Самсонович, поднимая рюмку. — О том, что мы поддались предрассудкам и не расписались в Оленьем. Жили бы сейчас вместе, и никто не смел бы нас упрекнуть. Но все поправимо, не так ли?

— Да, все поправится, — согласилась Анна Тимофеевна, и они выпили.

Съев глазунью, Авдей Самсонович заказал еще по двести граммов вина и еще одну порцию глазуньи для себя, так как Анна Тимофеевна отказалась.

Заиграл джаз. На эстраду вышла певица в вишневом мини-платьице, усыпанном блестками. Анна Тимофеевна с интересом повернулась к эстраде, а Авдей Самсонович недовольно сказал: