Улица вечерних услад

– Ничего себе! – выдохнула Вера, с удовольствием потягивая уже второй бокал шампанского. – Я и не подозревала, что на свете существуют такие идиотские слова. Это что – из области спорта?

На личике Оли выступила снисходительная ухмылочка.

– Это из области философии.

Я взглянул на Кита с ненавистью. Кит пожал плечами. И развел руками. Кит ни о чем подобном не догадывался и в помине.

А потом мы танцевали. Тетя Шура сидела рядом с отцом. И всем своим видом показывала, что танцы – это для молодежи. А не для них – стариков. Удивительно, они тогда действительно казались стариками.

Отец сидел нахмурившись. И не отрываясь наблюдал за Верой. Которая в это время дурачилась с Китом. Они прыгали. Свистели. Разве что не кувыркались. И отец, по-видимому, впервые осознал разницу в возрасте.

– Мы тоже так когда-то плясали, помнишь, Лобов? – и тетя Шура чокнулась с отцом рюмкой.

– Мы так не танцевали, – хмуро ответил отец.

– Правильно, Лобов! – радостно воскликнула тетя Шура. Ее глаза блестели о шампанского. На щеках выступил яркий румянец. Нет, определенно в день рождения своего оболтуса она выглядела неотразимо.

– Мы совсем из другого времени, Олег. Неужели ты так этого и не понял. Совсем из другого.

– Время одно, Шура, – грустно улыбнулся отец. – Оно одно и оно неделимо.

– В этом вся твоя жизненная ошибка, Олег, – тетя Шура ближе придвинулась к отцу и взяла его за руку. – Ты никогда не ориентировался во времени. И из-за этого, считай, проиграл.

Отец не убирал рук и не смотрел на тетю Шуру. Она его совсем не интересовала как женщина. Но с ней можно было поговорить. Ну если не об экзистенциализме. То о жизненной философии – точно. И это в ней отец высоко ценил.

– Ты всегда стремился к невозможному, Лобов. Ты всегда старался сочетать абсолютно несочетаемые вещи. И ты никогда не делил время. Ты, я, Витя – это наше время. И мы повязаны в нем. До конца жизни. Твой, сын, мой оболтус, Вера – они будут повязаны в своем.

Отец не отрываясь смотрел на Веру. Она ему подмигнула. И показала язык.

– Шурочка, если в жизни все буквально рассчитать по мелочам. На этом можно споткнуться. Неожиданность – это дар жизни. И Она бывает. Очень часто. Ведь ты не станешь отрицать… – сказал уже чуть заплетающимся языком отец.

Я уже не слышал, что станет отрицать или не отрицать тетя Шура. Потому что мы с Олей двинулись танцевать.

Я осторожно погладил Олину косу. Она удивленно на меня посмотрела.

– Мне нравится, – от чистого сердца признался я.

Оля отвела взгляд.

– Жаль, что я не знала раньше, что существует школа с литературным уклоном. А что – у вас все писатели и поэты?

Я пожал плечами.

– У нас все просто очень любят литературу.

– Если в жизни ничего не добьешься – это ужасно. Это крах, – продолжала нудеть Оля. – Я не хочу быть неудачницей. А ты, Костя?

Я вновь пожал плечами в ответ.

– Я не думал об этом. Как получится. – Значит ты уже потенциальный неудачник. А вообще-то, все в жизни так сложно.

Я хотел было спросить, что все-таки сложно. Но раздумал. На секунду представив, что придется выслушивать ответ. И я от нечего делать стал пялиться на Веру. Которая продолжала дурачиться с Китом. И громко хохотать на весь дом. Я невольно улыбнулся. И перехватил взгляд отца на Веру. И впервые в моей голове промелькнула догадка, насколько мы похожи с отцом.

Я кое-как ускользнул от Оли. И бухнулся на диван. И закрыл глаза. От выпитого шампанского голова шла кругом. И как в тумане пронеслись слова тети Шуры.

– И всю жизнь любить одного человека, Лобов, – сквозь пьяные слезы довольно громко проговорила тетя Шура. Хотя, видимо, ей казалось, что она шепчет на ухо. – Это наказание. Но тебе этого не понять. Ты столько раз в жизни любил. Ты счастливчик.

– А мне казалось, что всю жизнь я любил одну женщину.

– Один тип женщины, – поправила его тетя Шура. – И от этого ты проиграл тоже.

– А в чем ты выиграла, Шура?

– Во всяком случае у меня есть нормальный дом. Если хочешь – мое убежище. А что у тебя, кроме сына? Которого ты не щадишь. Приводишь в дом девку…

– Перестань, – окрикнул отец, – и как я представил сквозь туман – зажал ей рот. Или просто сжал до боли плечо.

– Она ведь тебя не любит, Олег! – не унималась тетя Шура.

– Неужели ты так и не понял, что любовь – это совсем другое.

– Любовь – это любовь, – уже спокойнее ответил отец.

– Если она есть – значит это любовь.

В этот момент трагедии я приоткрыл слипшиеся глаза. И поймал на себе взгляд Веры. Она мне говорила жестами, чтобы я шел за ней на балкон. И показывала сигареты.

Я с трудом поднялся. Встряхнул головой. И послушно направился к Вере.

Вера стояла на балконе. И, опрокинув голову вверх, улыбалась.

– Правда хорошо, Костя? И так все просто.

Я кивнул, вспомнив, как Оля твердила о жизненных сложностях.

– И такая дурочка эта Оля. Правда, Лоб?

– Как сказать, Вера. Они много знает. В отличие от тебя. Вот и все, – я почему-то решил позлить Веру, забыв, что этим Веру не разозлишь никогда.