Улица Венеалме

– Да, дружище. Да.

Она шла к лавке Иллиры, медленно плывя среди своих мыслей, растворённых или взвешенных в настое каприфоли, который занимал всё внутреннее пространство и Анвера, и Аяны.

– …. Новый день встаёт над миром, – бубнила она, шагая туда-сюда по кухне и глядя, как Кимат пытается заткнуть щель в стене скомканной бумажкой. – Новый день...

Скрип грифелей по листам бумаги прекратился.

– Сдавайте. Все подписали?

– Лаудар не закончил! – завопил кто-то.

– Лаудар, на чём ты остановился? – подняла глаза Аяна.

– Всё, всё, – хмуро пробурчал Лаудар. – Орсеме, за своими делами следи.

Иллира, подняв бровь, смотрела, как вихрастые, кудрявые, стриженые и длинноволосые головы исчезают в дверях.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Аяна, внимательно глядя ей в лицо.

– Всю ночь прихватывало, – покачала головой Иллира. – Всё без толку пока.

– Как бы нам так устроить, чтобы ты и за мной сразу послала, – сказала Аяна, подходя поближе и беря её за руки. – Иллира, хочешь, я освобожу тебе комнату? Не придётся ходить по лестнице.

– Нет. Точно нет, и не надо снова спрашивать. Мне не настолько тяжело. Ох...

Она схватилась за поясницу и сморщилась.

– Нет, нет, – подняла она ладонь, успокаивая Аяну. – Просто в ногу отдаётся. Как твоя мама выдержала столько детей?

– У неё ноги болят, – вздохнула Аяна, присаживаясь за стол, хватая Кимата на колени и и перебирая листы. – И три зуба испортились совсем. И голова болит на погоду. Моя сестра вообще к концу еле передвигалась. Я как-то прижалась к её животу, так Ленар меня оттуда так пнул, что аж в ушах зазвенело. У тебя всё готово? Точно? Может, ещё раз проверим? Пелёнки...

– Ты меня раздражаешь. Уйди с глаз моих, – пробурчала Иллира. – Быстро.

– А меня ничто не раздражает... – задумчиво сказала Аяна, чувствуя, как безбрежное море каприфоли качает её на своих золотистых волнах.

– У-у-у! – прошипела Иллира.

Аяна с восторженным Киматом под мышкой опасливо выскользнула из-за стола, шмыгнула в комнату и прилегла на кровать, просматривая листы.

Ишке свернулся прямо на разбросанных листах, и Аяна, открыв глаза, спросонья не сразу сообразила, почему от него по покрывалу расползаются строчки букв.

– Ах ты балбесина! – тихо воскликнула она, глядя на тёмную макушку Кимата, который так и заснул рядом с ней.

Ишке потянулся, хрустя бумагой. Она тихонько вытаскивала из-под него слегка помятые листы, а кот лишь прищурил зелёный глаз, устраиваясь поудобнее.

– Ладно. – Она зевнула и посмотрела на светлеющее небо. – Спите уж. Нет покоя в моей постели.

2. Не все цветы одинаково полезны

Гелиэр беспокойно ходила по комнате в нижнем платье, и Аяна, монотонно продёргивая иголку с зелёной нитью туда-сюда через холст, следила за ней глазами.

– А что если...

– Нет, – отрезала Аяна. – Ты не споткнёшься. Успокойся, а то я снова начну тебя причёсывать.

– Пожалуйста, только не это! – простонала Гелиэр. – А что если я обольюсь вином?

– Я могу попытаться устроить, чтобы он не поил тебя вином.

– Нет-нет, – забеспокоилась Гелиэр. – Аяна, а как...

– Нет, – отрезала Аяна. – Успокойся. Я не буду больше ничего рассказывать тебе, потому что у тебя в голове и так слишком много мыслей.

– У нас заканчивается каприфоль, – сказала Саорин, заглядывая в дверь. – Хватит ещё стакана на два.

– Уителл не заказывал больше?

– Илойте выбрал все запасы в ближайших лавках, – хихикнула Саорин. – Аяна, может, сама наберёшь?

– Через пару недель можно будет. У вас собирают всё растение, а у нас сушат корни. Они пока не набрали силу.

– Там купальня готова, – крикнула снизу Видана. – Слышишь, Рин?

– Слышу,– отозвалась Саорин. – Луси всё принесла?

– Пора нам тебя отмыть, – сказала Аяна. Пойдём.

Купальня, прогретая, влажная, чуть не задушила запахом цветочных лепестков.

– Ох, – только и выдохнула Аяна, приседая под тяжестью этого запаха, как испуганная лошадь. – Что за...

– Тебе не нравится? – удивилась Гелиэр. – Это же цветы. Говорят, полезно для спокойствия души.

– Не все цветы одинаково полезны, – поморщилась Аяна, вспоминая нежный цветочный аромат от широких, ниспадающих красивыми складками рукавов роскошного, искусно пошитого халата господина Тави, гнилого подонка, из-за которого Конда лишних пять месяцев мучился от безумия в одиночестве. – Я не очень люблю такие сладкие запахи.

– Я тоже не очень. Мне нравится аромат каприфоли и той... полыни, из которой ты плела ошейник своему бродячему коту.

– Так может, ты у нас котик, а, Гели? Эй, стой, ты и моешься в сорочке? – вытаращила глаза Аяна. – Ты куда? Снимай!

Гелиэр оторопела.

– Но... Ты... Как... Это неприлично! – покраснела она. – Я же... увижу... всё!

Аяна с размаху хлопнула себя ладонью по лицу.

– Ты хочешь сказать, что всё это время, всю свою жизнь ты не разу не раздевалась, когда моешься?!

– Это... Аяна, а ты что, моешься... Голой?!

Они смотрели друг на друга с ужасом в глазах, потом Гелиэр опустила взгляд.

– Так нельзя. Это неприлично.

Аяна вспомнила, как бухта нежила её в тёплых волнах под серым небом, а море омывало обнажённую кожу и качало, как мамина рука в колыбели.