Ульмигания

Рана в плече Генриха Монтемина плохо заживала. Видно, наконечник стрелы был смазан соком какого-то растения. Сейчас рука уже двигалась, и опухоль начала спадать, но поначалу, когда ее разнесло и она покрылась синими пятнами, вайделот надров думал, что руку требует божок Пушкай, что живет под корнями бузины, и всерьез советовал отсечь ее и отдать богу, пока тот не захотел все тело князя.

В большой, хорошо укрепленной деревне надров Капнинесвик,[122] что была под холмом — там, где сходятся Писса, Анграпа и Инстер — Монте «гостил». Именно так его пребывание и называлось, ибо, согласно заповедям короля Вайдевута, никто не мог изгнать гостя из своего дома. Здесь, в лесах Надровии, которые крестоносцы прозвали Диким лесом, в сознании людей, еще почти не тронутом пламенем беспощадной войны, страх нарушения священного Договора между пруссами и богами был сильнее соображений безопасности. А последние требовали немедленно указать Генриху на ворота. Тем более что он был князем другого народа — натангов и на особое отношение к себе у надров не мог рассчитывать.

В отличие от других вождей, прощаемых Орденом, едва те сложат оружие и признают крест, грехи Генриха Монте перед христианами были так тяжки, что он был приговорен к смерти без права обжалования. Орден ловил его, как мятежника и преступника, виновного в массовых казнях. Ловил Монтемина и прибывший в Пруссию с отрядом рыцарей брат его жены, принесенной князем в жертву богу Потримпу. Искали друзья Хиршхальса, божьего человека, славного воина, приютившего Генриха в юности и взлелеявшего собственного палача, — князь послал его на костер, празднуя очередную победу. Дружба с этим человеком становилась опаснее признания в язычестве.

Совсем недавно Монте узнал, что ко всем перечисленным врагам добавились еще какие-то охотники. Они шли за ним по пятам с момента сражения у Бранденбурга. Из донесений его шпионов, поступавших с мест, где объявлялась шестерка наемников, можно было понять, что они — не монахи и не приехавшие из империи за приключениями рыцари. Судя по тому, что о них рассказывали, эти люди были из тех, которые еще до своего рождения посвящались войне, из таких же, как сам Монте, военных родов. Они, умевшие питаться дождевыми червями и корой деревьев, дышать под водой и убивать движением пальцев, а не доблестные всадники с перьями на шлемах были опасны Генриху Монтемину. Он уже два раза посылал в ночь своих лучших лазутчиков, но никто из них назад не вернулся. Монте подумал, что Орден нанял этих молодцев для его поимки. Такое уже было, и тогда ему удалось откупиться. Он не считал, что эти наемники чем-то отличаются от тех: все они воюют за деньги, а значит, их можно перекупить. Но на отправленный запрос — что им нужно, чтобы уйти из Дикого леса, пришел ответ — голова Монте.

Толмач надров, выступавший посредником в переговорах, поведал, что его знание немецкого не понадобилось. Те, кто искал головы князя, прекрасно изъясняются на прусском. Или, вернее, на той его разновидности, что называлась языком самбов.

— Самбы?! — поразился Монте. — Что им от меня нужно?

— Я не сказал «самбы», князь, — уточнил толмач. — Я сказал, что они говорят, как самбы. Но они не пруссы. У того, с кем я говорил, славянский акцент.

— Лях или рутен?

— Не знаю. Но он послал тебе вот это.

К ногам Монтемина шлепнулся кожаный сверток. Монте присел на корточки и развернул его.

На куске шкуры лежала окровавленная фаланга большого пальца и шесть камешков. Тринтвей.[123] Кровная месть и шесть человек, поклявшихся ее исполнить. Это было серьезно. Охотники объявили Монте свое решение согласно обычаям земли пруссов, а это значит, что они ориентируются на ней не хуже витингов и удара можно ждать из-за любого дерева в лесу. Шесть мечей, заточенных специально на него. Шесть ножей, шесть пар умелых рук.