Ульмигания

С того дня, когда Герман Зальца с шестью рыцарями и оруженосцами перешел Вислу и ступил на земли священной Ульмигании, прошло двадцать пять лет. Четверть века война с косой и факелом гуляла по Пруссии. К зиме 1254 года в западной и южной части страны уже стояло более трех десятков замков, к стенам которых жались городки и поселки колонистов. Жили в них голодно и в непрестанном страхе. В любое мгновение воздух вокруг укреплений мог взорваться звоном мечей, и замок со всеми его обитателями сметался дружиной пруссов. Потом следовала ответная атака братьев Ордена, за ней — долгие переговоры, плохо выполняемые посулы и обещания с обеих сторон — и мирный договор. Замок переходил в те или другие руки, отстраивался, у стен появлялись хижины крестьян и ремесленников. И вдруг, как молния, без всякого предупреждения одна из сторон налетала на другую в этом или ином месте. И так — вся четверть века. Только Самбия продолжала жить по законам, завещанным пруссам королем Вайдевутом. Оказалось, что преодолеть небольшую речку Преголлу несравнимо труднее, чем полноводную Вислу. Вся мощь Немецкого Ордена госпиталя Пресвятой Девы Марии, регулярно подпитываемая высокородными крестоносцами Римской империи и наемниками, ничего не могла поделать с одним стариком — Верховным Жрецом пруссов, засевшим где-то среди дюн на полуострове Витланд, и племенем, мужчины которого считали себя прямыми потомками второго сына короля Вайдевута — Великого Воина Само, племенем, самими богами приставленного к охране Ромовы. В ту зиму Орден ждал, что армия короля Богемии Отакара, которую тот собрал со всего цивилизованного мира, поможет, наконец, сломить сопротивление самбов. Но пока король вторую неделю сидел в Бальге и вместе с Оттоном Бранденбургским и прочими крестоносцами — герцогами и маркграфами, не просыхая от пьянства, готовился к походу, самбы вихрем прошли по Натангии и Бартии и разорили несколько замков. Среди прочих — и считавшийся неприступным Кройцбург. И ушли на полуостров так же молниеносно, как появились, уводя с собой около сотни женщин и детей. Орден выслал в погоню два десятка рыцарей с оруженосцами и кнехтами под предводительством брата Вольрада. Но, едва переправившись через реку, крестоносцы столкнулись с отрядом князя Налубе. Половина рыцарей была тут же уничтожена, а остальные, воспользовавшись наступившими ночными сумерками, ушли и исчезли. Четыре дня о них ничего не было известно. Орден отправил две экспедиции, но только одна из них смогла переправиться на правый берег реки, однако в районе прусского городища Твангсте оказалась наголову разбита самбами и была вынуждена вернуться. Только тогда до магистра фон Хиршберха дошло, что найти в Самбии пропавших монахов мог только тот, кто знал эти леса и дюны лучше, чем «Отче наш», кто не боялся самбийских туманных ночей вместе с их витингами и дьявольского происхождения диковинными тварями.

У Ванграпа — рыцаря Альбрехта фон Эбура, как называли его братья Ордена, не было ни оруженосцев, ни кнехтов-пехотинцев, поэтому его дружина могла делать самые длинные и стремительные переходы и появляться в самых неожиданных местах. Кроме того, он служил Ордену, но не был посвящен в братство и потому мог позволить себе не согласовывать все свои планы с орденским начальством, а значит, не бояться шпионов и действовать так, как ему подсказывало чутье потомственного воина. А оно ему говорило, что Вольрад увел своих людей не на запад к устью реки, где было ближе до замков Бранденбург и Бальга и где его наверняка ждали самбы, а на восток, к границе Самбии с Надровией, в мало разведанный Дикий лес, куда, как полагали пруссы, крестоносцы не осмелятся сунуться. Хитрый Вольрад — фогт без замка — вряд ли станет рисковать своей шкурой и лезть напролом сквозь прусские засеки, — думал Ванграп. Будучи кастеляном Ленценберга, тот однажды пригласил к себе на дружескую пирушку двенадцать вождей вармов и натангов. А когда те перепились и уснули, он запер замок и сжег его вместе с вождями и их челядью. Так что теперь ему просто необходимо быть еще более изворотливым, чтобы не попасть в руки пруссов-язычников. Уж они-то найдут применение его шкуре и черепу.