Улпан ее имя

Улпан была дочерью этой степи, и она тонко чувствовала не только смену четырех времен года, но и каждый оттенок, ранней, скажем, осени и поздней, когда на смену слякоти приходит пушистая белизна снежного покрова. Она радовалась поездке, хоть ее спутником и был Мусреп-охотник, который ничего, кроме насмешек, у нее не вызывал.

Поначалу и ее охватил охотничий азарт – беркут легко переламывал хребет лисам, попадающимся на пути, а попадалось их много. Но вскоре охота наскучила Улпан. Охота с беркутом на лисицу – не такое уж веселое занятие. Нет бешеной скачки, нет погони… Только следи и жди.

Улпан приходилось сдерживать нетерпение и своего нового коня – гнедого, Музбел-торы. Она хорошо понимала его состояние. Его достоинство вроде бы унижало, что в седле какая-то девчонка, не составляет четверти веса настоящего хозяина – Есенея. Он бы ей показал, как нужно скакать, если бы не железные удила… И рука, правда, у нее крепкая… Не то помчался бы, и мчался бы до тех пор, пока она не разодрала бы одежду в клочья!

С удивлением посматривала Улпан и на Мусрепа-охотника. Знала, что он – чудак, но не в такой же мере!

Вот он забрал беркута и наклонился над мертвой лисой.

– Ты что это, рыжая собака, шлюха, лапы – в черных чулках. Думала улизнуть от меня? Смотри-ка, начала путаться, еще не достигнув положенного возраста! Бесстыжая… А твоя мать была еще более бесстыжая, чем ты.

У казахов собаки считаются взрослыми, когда им исполнится девять месяцев. Охотник стыдил лису – молодую – за то, что она два раза увернулась от когтей беркута, падавшего сверху.

В другой раз он принялся ругать беркута:

– Ты что, лисицу в первый раз видишь? Сколько тебя учить: если хвост трубой, значит, это самка. Хватай ее ближе к голове. Схватишь у хвоста – всю голову тебе обгадит. Будешь сидеть целый месяц дома, опустив клюв, будто родного отца потерял… Улпан, дочка, возьми эту от меня в подарок…

А одну лисицу – старую, у нее местами поблескивали седые волоски, Мусреп-охотник ругал, словно жену:

– Ах ты, старая плутовка в грязных желтых штанах! Чего ломалась? Попалась на глаза старому Мусрепу, сразу ложись, а не виляй, не прыгай…

Улпан надоело его слушать, надоело плестись в стороне, еле сдерживая нетерпеливого гнедого, и она обратилась к охотнику:

– Я хотела по пути проведать своего марала…

– Езжай, езжай, дочка, – согласился он.

Немного в стороне Улпан обнаружила следы марала и поехала за ним, но тут издалека увидела Туркмен-Мусрепа, он приподнимался на стременах, кого-то высматривая.

Ехал неторопливой рысью, и рядом бежали обе его борзые. Да, это он, его черная смушковая шапка, его доха из жеребковой шкуры, и лошадь его – рыжая, немного пританцовывает, когда идет рысью.

Улпан обрадовалась встрече. Вот с кем она всегда чувствует себя свободно, хоть этот Мусреп, кажется, и не скрывает особенно, что неравнодушен к ней… Но опасности в нем Улпан для себя не чувствует. Откуда-то она знает – Туркмен-Мусреп никогда не признается ей, не откроется. Тут не возраст его помеха, да и других препятствий тоже, пожалуй, нет. Наверное, так бы относился к ней старший брат, если б он у нее был. И она так бы относилась к старшему брату.

Она дала волю гнедому, и конь быстро донес ее до неглубокого лога, в который съехал Туркмен-Мусреп.

– Агай, – спросила она, осадив возле него Музбел-торы, – вы на волков? Тогда почему так поздно выехали? Проспали, наверное?

Любуясь девушкой, он ответил:

– Я не с волком, я с тобой хотел встретиться, Улпанжан… Чтобы попрощаться. Завтра я собираюсь домой.

– А разве ваш дом не здесь? Вы покидаете нас?

– Кто сказал – покидаете? Разве в силах кто-нибудь тебя покинуть? Скоро я вернусь.

– Если вам надо, езжайте, – согласилась она. – Но сегодня вы будете нашим гостем. Я нарезала целую охапку курая, чтобы вы могли сделать певучую сыбызгы…

У Мусрепа не хватало духу – сразу начать разговор, ради которого он ее и разыскивал. Поэтому он охотно согласился:

– Сыбызгы? Конечно, сделаю и заставлю ее петь.

– Но это будет вечером… А сейчас… Может, поищем волка?

Мусреп не собирался сегодня охотиться – борзые просто увязались за ним, когда увидели, что он садится на коня. Но он был готов исполнить любую просьбу Улпан.

– Давай поищем, – согласился он. – А ты не боишься волков?

– Вы же рядом будете…

– Не совсем рядом… Но смотри – чтобы ты слушалась каждого моего слова!

– Без вашего приказа я шагу не ступлю. Я ваша рабыня, агай, меченная вашим клеймом!

Мусреп спрыгнул и потуже затянул подпругу на гнедом, а удлиняя стремя, нечаянно коснулся девичьей ноги. Нога была теплая, и Мусреп вздрогнул, словно обжегся, и отдернул руку.

Рядом с ними на снегу протянулась цепочка маральих следов, и Улпан – в благодарность за то, что Мусреп согласился взять ее с собой на охоту, великодушно предложила:

– Агай… Хотите вблизи посмотреть моего марала?

– Если покажешь…

До этого они ехали рядом, стремя в стремя, а теперь Улпан опередила своего спутника и принялась громко звать, как зовут в ауле коз:

– Шоге!.. Шоге!