Улпан ее имя

Она взбалтывала кумыс, а девушки, и Бижикен среди них, подносили джигитам полные чаши. Возле астау – глубоких деревянных блюд – сидело по восемь джигитов, и в каждом блюде – голова, бедренная кость, казы. Все, что полагается почетным гостям… И дастархан для чая был накрыт богато – закуски, пряности. И так было во всех юртах, где встречали вернувшихся из похода. Улпан как будто доказывала правомерность казахского назидания: «Уважай своих так, чтобы чужие покой потеряли от зависти».

После долгого пиршества джигиты стали расходиться, пора было ехать в свои аулы. Возле юрт их поджидали жены, матери, сестры, и каждая из женщин держала в поводу коня. Женщины улыбались и, словно в этом была какая-то тайна, шептали своим:

– Улпан-апа оставила коня, теперь конь наш…

Бедняк гордится, стоит ему подняться на крышу собственной хижины… А сейчас – они с победой вернулись из похода! Были гостями в юрте Есенея! Получили в дар по доброму коню! Такой гордости каждому аулу хватит на много лет…

Джигиты почувствовали себя мужчинами, которые способны защитить близких… Вместе с ними радовалась Улпан. Ведь после кончины Есенея она и сама была встревожена, и такую же встревоженность замечала среди сибанов. А вдруг всколыхнутся старые обиды у враждебно настроенных к ним племен? Есеней, тот тоже не был безгрешен. Были целые аулы, были и отдельные влиятельные люди, которых он когда-то больно задел, которые помнили силу его непререкаемой власти.

Воинов у каждого племени должно быть не меньше, чем у его врагов. Есеней покинул их… Но ведь именно сибаны возглавили поход всех кереев, а кереев – пять волостей! И это обнадеживало Улпан на будущее – значит, можно не опасаться, что враги воспользуются. Враги будут вынуждены оставить их в покое. Она не считалась табунами своими, отарами… Она не стала забирать лошадей, чтобы никто не мог сказать: «Эта баба до похода многое обещала… А когда вернулись – пожалела…»

Кожык больше не мог угрожать им. Улпан стала готовиться к поминкам.

21

Была байга – и первым мог прийти только один скакун. Вторым – тоже только один. И третьим. И так считали до девяти, а дальше не смотрели – кто за кем… Подарков было девять. Хозяева-неудачники – а таких набралось двести девяносто один – каждый из них заверял – по досадному недоразумению его конь пришел как раз десятым… И даже когда выяснилось, что семнадцать лошадей застряли где-то на половине дороги, дальше у них сил не хватило, то, по утверждению их владельцев, они тоже были десятыми.

Зато у борцов-палуанов все происходило на глазах у зрителей – кто поборол, а кто оказался прижатым к земле.

Поминки прошли мирно – некому было нарушить торжество, оскорбить честь усопшего.

Аул Улпан затих, гости разъехались по всем сибанским аулам – родственников навестить, друзей. Уехали бии и волостные управители, те, что принимали участие в сибанском походе.

Берег озера Кожабай опустел. Берегом завладели коршуны и вороны, орлы-стервятники, орлы-могильники, сычи – все, кто кормится падалью. Весь день их привлекал сюда запах крови. Они издалека слетелись, но только и могли, что делать большие круги в небе. Люди мешали им. Однако стоило людям разойтись – наступил птичий пир, на всех хватило прихваченных жарким солнцем остатков мяса.

Солнце село, птицы стали разлетаться на ночлег, к своим деревьям, на свои ветки, в свои гнезда. Темнело, и наступило то самое время, когда бии и волостные решили заняться своим делом…

Они собрались неподалеку от аула – такие сосредоточенные и мрачные, будто кого-то не поминать, а похоронить намеревались. Нарочных послали за представительными людьми сибанов.

Первым заговорил Токай-бий:

– Одна из самых больших… нет – самая большая орда племени кереев остается в руках вдовы и сироты. Не будем говорить о девчонке – она чужое добро, она рождена для чужих семей… Что думают сибаны о молодой женщине, которая стала вдовой? Удержит ли вдова, не рассыпав, богатства Есенея? И богатства сибанов? Мы вернулись сказать вам свое мнение, чтобы не было потом обид… Так и так – волостные, бии наелись мяса, напились кумыса и уехали, даже не оглянулись… Не подумали о нашей судьбе… Это для начала я сказал…

Токай замолчал, взглянул на Байдалы, и Мусреп про себя отметил – видно, они заранее определили, кто и что будет говорить… Послушаем…

– Ты начал, а я продолжу… Сибаны родня нам, и мы пришли, охваченные тревогой. Мы пока заметили только дым, а это – дым большого пожара, который может разгореться! Этот пожар охватит всех кереев и всех уаков! Единственный брат Есенея, младший его брат Иманалы предъявляет свои права на наследство. Предъявляет права на жену брата, по законам аменгерства. Вот о чем я должен сказать. А что скажут нам сибаны?

Вспыльчивый Кунияз и на советах держал себя так, словно каждую минуту готов вступить в схватку.

– Сибаны ничего не скажут, – первым откликнулся он. – Что говорить?! Не знаю, кому пришло в голову накликать беду на нашу голову! Кому?.. Чтоб у тех собственный дом сгорел, кто раздувает пожар у других! Чтоб беда их самих настигла, прежде чем…