Пушкари одновременно дёрнули запальные шнуры – и митральеза разразилась целой симфонией смерти. Ведь не просто так это орудие называют ещё и органным, не только за схожесть из-за довольно большого числа стволов. Митральезы умели выдавать собственную музыку, музыку свинцовой и огненной смерти. Недаром же артиллерию уже давно прозвали богом войны. На полях сражений – между людьми ли, или против орд нежити, – она всё чаще правит бал.
Вот и сейчас десятки столпившихся в тесном помещении плакальщиков повалились на пол, буквально нашпигованные свинцовыми пулями. Стволы митральезы плевались и плевались в них никак не меньше трёх минут. И за это время ей удалось очистить от тварей почти всё пространство – практически до самой решётки.
- Мушкетёры, - рявкнул сержант, - залп!
И тут же слитно рявкнули пять мушкетов стрелков первого ряда.
- Первый ряд, на колено! Второй ряд, залп!
Ещё пять мушкетов выплюнули огонь и смерть в изрядно поредевшую толпу плакальщиков.
- Первый ряд, залп!
Не знаю, как мушкетёры сумели так быстро перезарядить оружие, но по команде они поднялись с колен, и выстрелили по плакальщикам.
Снова сержант командует первому ряду опуститься на колено, а второму дать залп, и снова мушкетёры выполняют приказ.
Плакальщиков больше не остаётся. Лишь копошатся на полу в окровавленных ошмётках плоти и осколках костей те, в ком чума особенно сильна, не давая умереть даже с такими ранениями.
Только сейчас, когда отгремели все громы, я заметил, что сопровождавший нас священник опустился на колени позади всех и быстро, одними губами шепчет молитву, перебирая чётки. Он молился за умирающих плакальщиков. Какими бы ни были они тварями, отравленными чумой, но смерть без покаяния и отходной молитвы – слишком жестоко для них.
- R'equiem aet'ernam dona eis D'omine, - шептал священник, et lux perp'etua l'uceat eis. Requi'escat in pace. Amen.[25]
Священник поднялся на ноги, опустив чётки. Ему явно было неприятно глядеть на картину кошмарного побоища, учинённого мушкетёрами.
- Погодите, святой отец, - заявил с прежней нагловатостью сержант, - сейчас мы отправим их в Чистилище.
Он шагнул к стене, открыл на ней небольшую панель, ловко спрятанную за фальшивым камнем кладки, и дёрнул за скрытый в ней рычаг.
Все мы тут же инстинктивно отпрянули от волны жара. В стенах отворились ещё несколько подобных панелей, но за ними скрывались бронзовые драконьи головы. Через секунду они извергли пламя из пастей, да столь жаркое, что трупы плакальщиков в считанные мгновения обгорали до костей, а кости рассыпались прахом.
Пламя было направлено от нас, так, чтобы сжигать всё дальше по коридору, но и нам досталась известная доля его обжигающего жара. Горело явно некое алхимическое вещество, ведь даже нефть не даёт столь жаркого огня, чтобы в считанные минуты практически уничтожить сотни человеческих тел.
- Вот теперь всем им R'equiem aet'ernam, - удовлетворённо кивнул сержант, снова дёрнув на рычаг, минуты три или четыре спустя. Смертоносное пламя угасло, а головы скрылись обратно в стенах. – Willkommen,[26]
- сделал он почти шутовской пригласительный жест в сторону входа в катакомбы, - и советую поторопиться, мы тут наделали очень много шума.Да уж, насчёт поторопиться, тут сержант прав на все сто. Однако прежде я всё же обернулся к священнику и испросил у него кратного благословения на грядущее дело.
- Не опускайтесь на колени, - ответил святой отец, осеняя нас крестным знамением. – Cum Deo,[27]
- коротко напутствовал он всех нас.Провожаемые взглядами мушкетёров и пушкарей мы покинули помещение. Под нашими башмаками трещали остатки костей плакальщиков, их прах прилипал к подошвам, поднимаясь крошечными облачками при каждом нашем шаге. Шагали как можно быстрее, чтобы поскорее покинуть место побоища. И не только потому, что идти по чужому праху и пеплу было неприятно, но и потому, что шума мушкетёры и пушкари со своей митральезой наделали столько, что привлекли к себе внимание, наверное, всех обитателей катакомб. А значит, нам надо убраться отсюда как можно скорее.
Лишь на секунду мы замерли, когда за нашими спинами с лязгом опустилась решётка, окончательно отрезая нам обратную дорогу. Мы переглянулись, но говорить ничего не стали – каждый и так знал, на что идёт, и ради чего.
- Вор, - велел я, - давай на разведку. Ты теперь шагаешь в десяти метрах впереди и ждёшь нас у каждой развилки. Возвращаешься только в самом крайнем случае.
Человек в чёрном кивнул и, не задавая лишних вопросов, трусцой убежал вперёд. Мы зажгли пару факелов, чтобы осветить хотя бы стены вокруг, и не пропустить развилку, и зашагали следом. Глаза быстро привыкли к темноте и неверному свету пляшущего пламени факелов. Однако масляные светильники, которые тоже у нас имелись, я решил пока поберечь. Запаса горючего вещества в них хватает слишком уж ненадолго, да и повредить их слишком легко. Факелы всё же куда привычней.