Ультиматум Борна

– Поверь мне, нет. Все окутано такой тайной, что даже полиция не поставлена в известность. Губернатору сообщили план в самом общем виде: никаких имен, ничего конкретного, только о ловушке сказали. Кроме того, он на своей лодке вышел в море и не желает ничего знать, пока все не закончится... Таково его распоряжение.

– Хотелось, чтобы так и было.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Объясню позже. Торопись!

– Когда наконец ты прекратишь произносить это слово? Джейсон положил рацию и повернулся к Фонтену.

– Все ясно: губернатор не входит в армию стариков Шакала. Он – его рекрут другого типа: вероятно, наподобие юриста Гейтса в Бостоне. Просто куплен или запуган, о продаже души нет и речи.

– Точно? Ваш шурин уверен в этом?

– Он вышел в море на своей лодке. Ему нарисовали общий план, и только. Он дал приказ, чтобы ему ничего не сообщали до тех пор, пока все не закончится.

Француз вздохнул и сказал:

– Как жаль, что мой мозг постарел и зарос мхом. Если бы я вспомнил раньше, мы могли бы его использовать. Давайте, надевайте китель.

– Как мы могли его использовать? – спросил Борн, вновь задержав на полпути руки.

– Он удалился на gradirs... как же это сказать?

– На ступеньки стадиона. Вышел из игры, превратился в обычного зрителя.

– Я знавал многих таких, как он. Все они хотят, чтобы Карлос проиграл, и он тоже. Для него это единственный способ выкарабкаться, но он слишком напуган, чтобы поднять руку на Шакала.

– Так как же мы сможем его перевербовать? – Джейсон застегивал китель, а Фонтен манипулировал с ремнем и складками на спине.

– Le Cameleon задает такие вопросы?

– У меня не было практики.

– Ах да, – сказал француз, туго затягивая ремень. – Тот человек, к совести которого я пытался взывать...

– Ладно, помолчите... Как?

– Tres simple, monsieur[46]. Мы ему скажем, что Шакал считает, что он перешел на нашу сторону, и что я сообщил ему об этом. Лучшего на эту роль, чем эмиссар монсеньера, и не найти, а?

– Вы великолепны. – Борн втянул живот, пока Фонтен крутил его из стороны в сторону, поправляя фалды и прилаживая нашивки.

– Я всего лишь человек, который выжил, – не лучше и не хуже, чем другие; правда, к моей жене это не относится. Только в этом я все же был лучше, чем многие.

– Вы ее сильно любили, так?

– Любил? Ну, по-моему, это воспринималось как должное, хотя и редко выражалось словами. Возможно, дело в близости, которая дает поддержку, хотя опять-таки о сильной страсти говорить не приходится. Просто одному не надо заканчивать предложение, чтобы другой понял, а выражение глаз при полном молчании может вызвать приступ смеха. Это приходит с годами, как мне кажется.

Джейсон замер на мгновение, странно взглянув на француза.

– Хотел бы я прожить все эти годы, старик, что были у тебя, очень хотел. Годы, которые я провел с моей... подругой... наполнены ранами, которые не заживают, не могут зажить до тех пор, пока что-то внутри не изменится, очистится или отомрет. Вот такие дела.

– Значит, вы либо слишком сильны, либо слишком упрямы, либо слишком глупы!.. И не надо на меня так смотреть. Я уже говорил, что не боюсь вас. Я больше вообще никого не боюсь. Но если все, что вы сказали, правда, если вы действительно это чувствуете, я бы посоветовал вам забыть о любви и сконцентрироваться на ненависти. Поскольку мне не удалось воззвать к разуму Дэвида Уэбба, я обязан подталкивать Джейсона Борна. Переполненный ненавистью Шакал должен умереть, и только Борн может убить его... Вот ваша фуражка и темные очки. Держитесь поближе к стене, иначе вы будете выглядеть как павлин в военной форме, у которого поднялся хвост цвета хаки для того, чтобы дать возможность упасть merde.

Не говоря ни слова, Борн поправил фуражку, потом очки, открыл дверь и вышел. Он пересек лестничную клетку и бросился вниз по прочной деревянной лестнице, едва не столкнувшись с одетым в белоснежный смокинг темнокожим стюардом, который с подносом в Руках заходил на площадку второго этажа. Он кивнул молодому человеку, который посторонился, давая ему возможность пройти, и последовал было дальше, как вдруг тихое жужжание и внезапное движение, которое он уловил краем глаза, заставили его обернуться. Официант вытаскивал из кармана электронное сигнальное устройство! Джейсон бросился вверх по ступенькам и вцепился в юнца, вырывая у него прибор, – поднос с грохотом упал. Справившись с юношей, – положив одну руку на прибор, а второй держа его за горло, – Джейсон, переводя дыхание, тихо спросил:

– Кто велел тебе заниматься этим? Говори!!

– Эй, ты, я буду драться! – закричал официант, изгибаясь всем телом; он освободил правую руку и шмякнул Борна кулаком по левой щеке. – Нам здесь не нужны плохие ребята! Наш хозяин – самый лучший! Ты меня не запугаешь! – С этими словами стюард, изловчившись, саданул Джейсона коленом в пах.

– Ах ты, юный сукин сын! – крикнул Хамелеон, лупя юнца по щекам правой ладонью и одновременно сжимая ему мошонку левой рукой. – Я его друг, его брат! Прекратишь ты или нет?! Джонни Сен-Джей – мой брат! Точнее, шурин, если для тебя это имеет, черт тебя дери, какое-то значение!