Ультиматум губернатору Петербурга

Эту последнюю фразу удалось записать. Но она ничего не давала. Мишка повесил трубку, прислонился к стеклянной боковине открытой телефонной будки. Он был почти счастлив. Высокочувствительный микрофон в тридцати метрах уловил даже скрип кожаной куртки о стекло. Гурецкий закурил и набрал еще один номер. По памяти, без записной книжки. Этот разговор удалось записать практически полностью. Часть слов терялась, когда директрису микрофон-объект перекрывали прохожие, но с этим ничего нельзя было поделать. Еще через сорок минут Михаил Гурецкий вошел в двери своей квартиры. А спустя два часа заместитель начальника службы НН положил на стол полковника Любушкина запись телефонного разговора Гурецкого с неизвестным. Определить абонент точно не удалось, известны были первая и три последних цифры номера. А сам разговор был интересный. Он велся намеками, но, тем не менее, легко поддавался расшифровке.

Гурецкий просил неизвестного, которого называл Сашей, свести его с человеком, понимающим в ксивах. Что нужно? Ну, Саня, типа я достаю из широких штанин… Понял, есть такой человек. Отлично. А когда?… послезавтра. Я тебе поз… Нет, домой мне зво… Лучше на раб… Понял. Диктуй номер. Ну, спасибо… Давай, будь… Давай.

Запись не смогла бы фигурировать в качестве доказательства в суде, но в оперативном отношении была бесценна. Она однозначно доказывала, что Гурецкий начал готовить переход своего армейского друга на нелегальное положение. Ищет выход на людей, занимающихся сбытом краденых или поддельных документов.

Все это было вчера. Сегодня Мишка сидел в кухне, курил сигарету за сигаретой и думал, как вытащить Пернатого из сложившейся ситуации. Перед ним лежал чистый лист бумаги и остро заточенный карандаш фирмы «Кох-и-Нор». Плыло по кухне голубоватое облако сигаретного дыма. Долька лимона в кружке чая казалась маленьким песчаным островком в океане…

* * *

Вот и еще одна ночь опустилась на Санкт-Петербург. Глухая октябрьская ночь накрыла северный город. Закрытая, с грифом Для служебного пользования, статотчетность могла бы многое рассказать про осенние питерские ночи в разделе «Статистика самоубийств».

Но и она не сможет передать суицидную тревогу, плывущую над темной гранитной набережной, под мелким дождем. Она никогда не передаст привкуса теплой ларечной водки, стакан которой принимают для храбрости перед тем, как…

Она никогда не передаст, как вздрагивает рука от резкого звука клаксона на пустой улице за окном и водка расплескивается по листу бумаги с неровными буквами. Потом в протоколе напишут: предсмертная записка. Кто придумал это название?

Металлический зов в полночь
Слетает с Петропавловского собора…[21]

Равнодушные санитары в грязных халатах погрузят носилки в автобус марки ПАЗ… поехали! И допьют недопитую тобой водку.

— А где он работал-то? — спросит прокурорский следак соседку по коммуналке.

— Да… где-то, — ответит она.

— Понятно, — вздохнет следак. — Чего у них, зарплату не платили?

— Вроде платили исправно. Сама иногда перехватывала.

— Пьющий?

— Пьющий, но не сильно…

— Не сильно, — повторит следак, не отрываясь от бумаг. — Не сильно… А скажите, может — больной? Странности там, и все такое…

— Нет, не замечала. Человек был культурный, вежливый.

— Да с жиру они бесятся, вот что! — скажет участковый, покуривающий у окна. Кивнут понятые: с жиру, с жиру.

— Может, и с жиру, — скажет прокурорский, оторвавшись от протокола. — Уже третий в этом месяце… Прочитайте и подпишите.

Металлический зов с Петропавловки никогда не долетает до городского морга на окраине, на Екатерининском проспекте. Где ты не один. Где ты уже не одинок.

И звучат шаги по набережным.

Шаги, шаги, шаги…

* * *

Птица дождался, пока Борис уйдет на работу. Он лежал, отвернувшись лицом к стене, дышал глубоко и ровно. Хирург долго брился электробритвой, потом плескался в ванной. Потом завтракал. В комнату доносился запах кофе. Птица терпеливо ждал. Для разведчика-диверсанта умение терпеливо ждать — неотъемлемая черта профессии.

Вчера вечером они неслабо выпили за ужином. Не то чтобы напились, нет, но спирт себя показал. Просидели до полуночи, поговорили. Это был нормальный разговор нормальных мужиков за бутылкой. Птица довольно-таки откровенно рассказал о своей жизни. Не все рассказал. Далеко не все. Он, вообще-то, посторонних в душу никогда не пускал.

Но вчера разобрало… Он уже чувствовал конец. Хотелось выговориться.

Наконец хлопнула входная дверь, щелкнул замок. Птица вскочил, тихо прошел в кухню и хлебнул воды из-под крана. Сухо было после спиртика в горле, сухо. Закурил. Сигарета в пачке оказалась последней. Стоя за шторой, он смотрел, как Борис вышел из подъезда и зачем-то обернулся на окна. Прощай, хирург. Спасибо. За все спасибо. Прощай.

Солодов наискосок пересек улицу и скрылся за углом дома.