Ультиматум крупного калибра

– Вот и у меня нет мужчины, которого бы я встречала, глядя в окно. А в армии хорошо платят.

– В армии еще и стреляют. И убивают.

– Не всегда же. И не всех…

– Не всех. Но вот меня…

– Как твое имя?

– Василий.

– Ва-си-лий, – по слогам выговорила Мерида.

– Почти правильно, – через силу улыбнулся Муромцев.

– Ваши самолеты и вправду прилетят? – после короткого молчания спросила Мерида.

– Да, прилетят.

– И будут бомбить аэродром?

– Нет.

– Зачем же ты сказал им, что будут?

– Чтобы ты осталась жива.

– Мне трудно понять такую сложную аллегорию…

– Тогда отбрось то, что ты не понимаешь, и думай о том, что понимаешь, – посоветовал Муромцев. – И все будет просто и понятно.

Они посмотрели друг на друга и разом рассмеялись. Павленко, не ожидавший ничего подобного, с недоумением и даже испугом повернулся от окна:

– Вы чего?

Но Муромцев и Мерида ничего ему не ответили. Они смеялись. Это был их общий, поделенный на двоих смех. Это был смех, понятный только им двоим – и больше никому в целом мире. Это был смех двух людей, которые встретили друг друга в этом мире. Встретили – несмотря на то множество преград, которые их разделяли. И – несмотря на то что на дворе было неудачное, тревожное и смутное время. Через минуту-другую хрупкий и неверный покой мог окончиться, и на смену ему могло прийти страшное. Но пока выстрелов не было, плененная американка Мерида и раненый советский спецназовец Василий Муромцев смотрели друг на друга и смеялись.

– Ну, смейтесь, раз приперло, – проворчал Павленко. И вновь уставился в окно.

Глава 17

Уве мастерски умел управлять автомобилем. Микроавтобус мчался по центральным улицам Восточного Берлина, ловко лавируя между встречными автомобилями и обгоняя попутные машины. Все, кто находился в салоне, зорко смотрели по сторонам, стараясь среди скоплений машин и людского круговорота заметить кортеж председателя Государственного совета ГДР.

А что дальше? А дальше было бы видно. Здесь все зависело от обстоятельств, и обстоятельства эти были непредсказуемы. Где находится группа американского спецназа, которая должна похитить или ликвидировать Вальтера Ульбрихта? Насколько близко ей удалось подобраться к нему? А может, глава восточногерманского правительства уже похищен, оттого его нигде и нет – ни в резиденции, ни у Берлинской стены? Тогда пришлось бы немедленно искать следы американской спецгруппы и мчаться на выручку Вальтеру Ульбрихту.

– Смотрите, братцы, смотрите! – то и дело повторял Терко, и его прекрасно понимали и те, кто знал русский язык, и те, кто русского языка не знал. – Не провороньте! Как только заметите что-нибудь необычное, дайте знать!

Но пока ничего необычного на улицах Восточного Берлина не замечалось. Все было как обычно: будничная жизнь города с ее привычной кутерьмой.

Микроавтобус промчался по улице Петербургской, выехал на улицу Парижской коммуны, свернул на Карлмарксаллее, но все безрезультатно.

– Этак мы можем искать до второго пришествия! – вполголоса произнес Терко, обращаясь к Еремину. – Восточный Берлин – город большой…

– У тебя есть другое предложение? – так же вполголоса спросил Еремин.

– Да какое там предложение… – вздохнул Терко.

– Вот и у меня тоже, – сказал Еремин. – Хотя…

– Что такое? – насторожился Терко.

– Клаус! Моника! – позвал Еремин. – Скажите, а у вашего Вальтера Ульбрихта есть какие-нибудь этакие привычки? – Он неопределенно повертел пальцами в воздухе. – Какие-нибудь чудачества, что ли… Что-нибудь такое, от чего ему очень трудно отказаться, даже когда время поджимает? Даже когда ему самому угрожает опасность?

– Привычки? Чудачества? – недоуменно переглянулись между собой Клаус и Моника.

– Ну да! – нетерпеливо повторил Еремин. – Незапланированное посещение пивных я в виду не имею! – Он с иронией покосился на Терко. – Что-нибудь такое, что связано с политикой.

– Что-нибудь такое… – в раздумье проговорил Клаус. – Что-нибудь такое… Так сразу и не сообразишь!

– А может, выступления перед публикой? – неуверенно предположила Моника. – Знаете, он очень любит общаться с народом и объяснять, так сказать, текущий момент… И вот я подумала…

– Ну-ка, ну-ка! – поддержали Монику хором Еремин и Терко.

– Текущий момент сейчас – очень значимый, – сказала Моника. – О том, что творится по обе стороны стены, без сомнения, знает уже весь Восточный Берлин. Слухи, пересуды, вот-вот начнется паника… Не может быть такого, чтобы товарищ Ульбрихт не пожелал выступить перед народом, успокоить людей и объяснить, что к чему! А потому очень даже не исключено, что сейчас он где-нибудь на трибуне перед большим скоплением народа. Может, нам поискать в этом направлении?

– Да, но, наверно, это проще сделать каким-то другим способом? – усомнился Еремин. – Например, выступить по радио…

– Можно, конечно, и по радио, – согласилась Моника. – Но товарищ Ульбрихт любит, так сказать, живьем… И, к тому же, сейчас такой момент, что не до радио. На выступление по радио надо время, а его-то как раз и нет. Тут, возможно, все гораздо проще. Ехал он на переговоры к Берлинской стене, увидел большое скопление народа, ну, и не удержался.