Грязные раздевалки кишели тараканами. Бассейн был темный, мрачный и холодный. Все покрывала зеленая плесень, а из растрескавшегося потолка, полускрытого сырым туманом, сочилась черная, похожая на деготь субстанция, капли которой падали в перенасыщенную хлоркой воду. И все же с первого момента, как я увидел это место, я отдал ему свое сердце за обещание лучшей жизни.
Но с другой стороны, я оказался в одном резервуаре с акулами. На счету ребят, которые рассекали дорожки бассейна, были десятки национальных рекордов в соответствующих возрастных группах. Среди моих новых сокомандников оказалось несколько прошедших квалификацию для участия в Олимпийских играх и даже несколько чемпионов страны. Если вы жили в Вашингтоне и хотели заниматься плаванием с лучшими из лучших, существовало единственное место – то, куда только что попал я.
Мне нужно было сделать многое, чтобы встать с ними вровень, и я не стал тратить время на раскачку. Я редко позволял себе пропускать тренировки. И вскоре наметились улучшения. Однако, как я быстро понял, мне кое-чего недоставало, а именно божьего дара. Если я желал догнать товарищей по команде и подняться на национальный уровень, мне не стоило полагаться на врожденные таланты. Их недостаток нужно было восполнять трудом. Я решил целиком сосредоточиться на дистанции 200 ярдов (183 м) баттерфляем. Она считалась одной из самых трудных и выматывающих, а потому мало кого привлекала. И потому привлекла меня. Чем менее популярна дистанция, тем меньше конкурентов и тем выше шансы на успех.
Итак, моя стратегия состояла из двух главных компонентов – тяжелая дистанция и интенсивные тренировки. Рик это заметил и разработал специальный план занятий, чтобы посмотреть, как далеко я смогу продвинуться. И я не отступил. Я с готовностью брался за невообразимые доселе задания – например, 20 раз по 200 ярдов баттерфляем, причем паузы между заплывами сокращались: после первого – 30 секунд, а перед последним – уже пять. Или десять заплывов по 400 ярдов (366 м) баттерфляем, и каждый следующий надо было проплыть быстрее предыдущего.
Я любил работать до седьмого пота, и мне все было мало; это качество сослужило мне впоследствии хорошую службу во время тренировок на сверхвыносливость.
Все это, как мне тогда казалось, я делал ради успеха в спорте. Но теперь я понимаю, что те мои ежедневные мазохистские тренировки были бессознательной попыткой вытеснить боль, которую принес мне Лэндон. Благодаря стремлению совершенствоваться в плавании я чувствовал себя живым, по контрасту с отчуждением и эмоциональным окоченением, определявшими мое пребывание в Лэндоне.
Моя жизнь в те дни, как планета вокруг солнца, вращалась вокруг плавания. Все, что я делал помимо хождения в школу – ел, спал и тренировался. Неважно, сколь сильно я уставал – не было случая, чтобы я проспал, а зачастую приходил на тренировку первым; часто я выпрыгивал из машины и бросался к бассейну бегом. И в метель, когда школьные занятия отменяли, я садился в семейный «вольво» и пробирался по обледеневшим улицам на тренировку. Мне даже доверили ключ от бассейна на тот случай, если Рик опоздает или, что тоже бывало, не покажется вовсе.
Свои целевые временн
Мне еще не исполнилось пятнадцати, когда в Washington Post я прочел, что на «Эллипсе» состоится гонка профессиональных велосипедистов. «Эллипс» – это закольцованная дорога в парке возле Белого дома, часть живописного ландшафта, разработанного для американской столицы архитектором Пьером Ланфаном. Как раз тогда Эрик Хайден сменил коньки на велосипед и стал выступать за команду 7-Eleven – лучшую на тот момент американскую велокоманду.