Уэнтворт полагал необходимым уделить вопросу контроля столько времени, сколько потребуется. Поэтому-то он и провел двадцать бесценных минут в службе перевода.
— Я записал разговоры, как оказалось, на польском, немецком, греческом и японском языках, — уточнил он.
— И то, что сообщал Карр насчет содержания уловленных им бесед, совпадает с переводами?
— Не дословно. Но главное он понял.
И без того длинное лицо Деновича вытянулось еще больше. Он считал, что офицер безопасности стал жертвой бессовестного обмана, умело разыгранного американским коллегой.
— Я бы все-таки посоветовал дослушать запись до конца, — гнул свою линию полковник.
— Пожалуй, не стоит этого делать, — терпеливо отнекивался Денович. — Полагаю, он своего добился. — Психиатр насупился. — Полковник, надеюсь, что этот американец — не простой эксперт, умеющий читать по губам, а еще и лингвист.
Но Уэнтворт не сдавался и приказал своему расплывшемуся в улыбке секретарю:
— Запустите-ка ту небольшую белую пленку. — Затем, вновь обращаясь к Деновичу, добавил: — Доктор, с этим вам ознакомиться надо непременно.
Зашуршал магнитофон. Первым прозвучал голос полковника Уэнтворта. Он как раз привлекал внимание Карра к другой паре объектов наблюдения. Потом последовала пауза. И, наконец, Карр выкрикнул те самые слова, что незадолго до этого так потрясли офицера безопасности лунной станции.
Когда в наушниках раздался звон разбитого стекла и отчетливо прозвучал взрыв, Денович сидел в своем кресле, напряженно выпрямившись. Он впал в такую глубокую задумчивость, что жест полковника, отключившего магнитофон, воспринял смутно, будто в тумане. И даже последовавший за этим собственный пронзительный возглас донесся до него, как если бы тот пришел со стороны.
— Что это было? Что случилось?
Пока Уэнтворт объясняя, Денович вполне оправился от эмоционального шока.
— Должно быть, речь все же идет о какой-то мистификации, — упрямо повторил он. А после небольшой паузы набросился на полковника: — А сами-то вы смотрели в этот момент в окно? И если да, то, что видели?
— Знаете, я испугался, — признался Уэнтворт. — Я мигом растянулся на полу. Куски штукатурки продолжали падать в течение двух-трех минут.
— Значит, вы не зафиксировали никакого зловещего с виду детины, ничего общего не имевшего с нормальным человеческим существом? — Денович и не пытался скрыть звучавшие в его тоне саркастические нотки.
Уэнтворт был вынужден согласиться с тем, что, когда он снова приблизился к окну, никого, отвечавшего подобному описанию, он не обнаружил.
Советский психиатр откинулся в кресле, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. Уже давно он не был так близок к приступу неудержимого гнева. И объектом его неистовой враждебности был исключительно доктор Ричард Д. Карр, американский психолог.
Все же ему удалось побороть свои бурные страсти и вернуться к ровному и сдержанному тону.
— Послушайте, полковник, а почему бы не предоставить ему возможность еще разочек поэкспериментировать со своим так называемым даром? Я готов создать для этого самые благоприятные условия с учетом всех его пожеланий. Вот тогда-то у меня появится шанс по достоинству оценить Карра. Кстати, и сам он получит возможность проявить себя… А там посмотрим. — На тонких губах Деновича блуждала злорадная улыбка. — Я бы хотел предложить ему прочитать мысли по моему лицу.
Он был очень доволен своим предложением и ничуть не подозревал, что для Уэнтворта это дело носило исключительно срочный характер. Офицер безопасности с досадой закусил губу.
— Ладно. Пойду разыщу доктора Карра, — пробормотал он. — Мы могли бы сообща обсудить вашу мысль.
Уэнтворт удалился. Когда Карр вышел из своего офиса, полковник поджидал его у лифта, стоя спиной к двери. В ответ на его приветствие Уэнтворт сухо предложил:
— Пройдемте сюда, доктор.
По пути к кабинету Деновича он слегка отворачивался от своего спутника.
Едва они вошли в помещение — сначала Карр, а после него Уэнтворт, — Денович поспешил им навстречу. Наушник, вставленный в ухо, ему, по-видимому, ничуть не мешал: микрофон он пристроил к лацкану своего пиджака.
Еще на Земле он отработал особую тактику обращения с людьми, к которым у него не лежала душа: психиатр в этих случаях без устали бродил во время разговора по комнате, довольно бесцеремонно вел себя при прощании, держался поближе к двери.
Уже первый взгляд, брошенный им на полноватого, болезненного с виду и постоянно вяло потирающего руки американца, подкрепил его настрой на то, чтобы поскорее закруглиться с этим делом и не отступать от своей отточенной манеры поведения.
— Сюда, пожалуйста, — пригласил он, указывавшие приемную.
Но Карр не двинулся с места. На его одутловатом лице промелькнула снисходительная улыбка. Денович, который уже толкнул дверь и удерживал ее полуоткрытой, недоуменно обернулся.
— Нам следовало бы наладить более сердечные отношения, доктор, — тихо произнес Карр.
Эти слова раздражили Деновича, сразу же настроившегося на циничный лад.