Улус Джучи

Малявка от возмущения чуть не сдохла. Её приглушённый визг позволил представить, как исказилась её прелестная мордочка.

– Что? Мой Димка? Да иди в жопу! Я его ненавижу! Место ему – именно в тюрьме! Да, в тюрьме, в тюрьме! Бандитский холуй, негодяй, преступник!

– Малявка, не верещи. Два ублюдка живы?

– Если и живы, то не особенно. Их забрали на «Скорой помощи». Там была большая потеря крови.

– А вы потом куда делись?

– Мельников вызвал себе такси, а нас четверых довёз до метро водитель отца Нохита. Димка поехал на Пролетарку, Алька и Ленка – к каким-то своим подругам, а я – в общагу, и легла спать. И ты мне теперь мешаешь.

– Ну, хорошо, Ариана. Последний к тебе вопрос. Что он от тебя хотел?

Малявка расхохоталась. Но тут ей кто-то, видимо, дал по морде за ночной шум, так как она взвизгнула, извинилась и стала говорить тише:

– Ему было очень нужно сыграть со мной шахматную партию.

– Ты серьёзно?

– Серьёзно.

– И вы сыграли?

– Конечно.

– Но это бред!

– Нет, это не бред.

– А какую цель он этим преследовал?

– По всей видимости, святую.

– Да не гони!

– Не гоню! Ему надо было выяснить, не умею ли я брать кровь у покойников.

Рита дальше решила уже молчать. И правильно сделала – Ариану было уже не остановить. Она зашептала:

– Мёртвую кровь! Он это прошарил. Да, у покойников кровь иногда берут – но именно потому, что она продолжает жить своей жизнью! Как пустой дом, которому двести лет. Ты знаешь, где у человека душа находится? В крови! Принято считать, что только мёртвая кровь не может покинуть тело, и только живые мысли не могут покинуть голову!

– А слова? – лениво спросила Рита, которую стало вдруг непреодолимо клонить ко сну.

– Слова – это мысли мёртвые.

– Угу. Ясно. Ну, и к какому выводу он пришёл?

– Что я не умею считывать мысли на расстоянии.

– Почему он вдруг так решил? Наверное, потому, что ты и слова вплотную не понимаешь?

– Нет. Потому, что я ему проиграла в шахматы. А могла бы не проиграть.

– Могла бы не проиграть!

– Конечно, могла бы. Он не умеет просчитывать ситуацию даже на два хода вперёд. Риточка! Я вижу, ты уже хочешь пойти съесть яблоко и почистить зубы. Спокойной ночи.

Из телефона стали звучать гудки. Вяло отложив его, Рита свесила ноги на пол, и, потянувшись, заставила себя встать. Нет, яблока ей совсем не хотелось, а зубы, точно, надо было почистить. Зевая так, как можно зевать только дома ночью, Рита отправилась в ванную. Вдруг чирикнул дверной звонок. Рита с зубной щеткой в руке открыла. Конечно же, вошёл Мельников. На нём был оранжевый галстук. По неизвестной причине Рита заметила этот галстук раньше, чем полтора десятка благоухающих белых роз, которые офицер ей весело протянул.

– Оранжевый галстук! – сонно заулыбалась Рита, взяв розы, – Игорь, скажи, а днём ты был в нём?

– Да, днём я был в нём, – улыбнулся Мельников и старательно запер дверь. Он пришёл надолго. На три часа. Вечно он куда-то спешил! Когда он вскочил, оделся и навсегда ушёл, забрав ключ от «Ауди» и оставив на секретере толстую пачку денег, Рита Дроздова всё-таки легла спать.

За окнами было ещё темно. Но день уже наступил. По улицам города шли и ехали миллионы разных людей, спешивших навстречу своей рутине и неожиданностям. А Рита крепко спала, решив пропустить этот зимний день. И сделала она это без сожаления, потому что не было у неё до сих пор ни своей рутины, ни неожиданностей. Всё это для неё было каким-то неисправимо чужим. Да, неисправимо. Поэтому Алконост печалился.

Эпилог

Глава первая

Текст, скопированный Эльвирой с литературного сайта. Даю его в сокращении, убрав то, за что сейчас могут посадить.

25 июля

Проснулся я до зари. Даже до вторых петухов. Правда, после первых. Сборы у меня заняли пять минут – я всё приготовил с вечера. Потихоньку вышел во двор и – буквально замер, глядя на небо. Оно было необычным. Созвездия над деревней, над лесом и над полями будто приглядывались к Земле, а меня не видели. И кругом стояла могильная тишина. Мне от всего этого стало жутко. Когда я тронул калитку, чтобы идти к реке, она заскрипела. Мне показалось, что этот звук должен разбудить всю деревню – от первого до последнего дома, и, может быть, даже кладбище за пригорком. Об этом я говорю, чтобы подчеркнуть, какая глубокая тишина стояла по всей округе. Конечно же, были трели ночных сверчков, но я их сначала даже и не заметил. Ведь для того, кто прожил в такой деревне хотя бы месяц, эти сверчки – уже просто часть ночной тишины, какой бы она не была глубокой. Хоть предрассветной.