Улыбка

– Ничего и есть ничего. Ничего – это там, где ничего нет, ничего не положено. Где ничего не положено, там нечего взять. Ничего – это за пределом чего-то. Ничего – это отсутствие. Чего? Отсутствие всего. Говоря «ничего», есть опасность приблизиться к ничему, то есть к ничто.

– Я чувствую себя нормально, – успела вставить Светлана.

– Нормально. Хм. Это на грани. На пограничной зоне от нормы и не нормы.

– Хорошо. Я чувствую себя, как всегда, хорошо, – быстро проговорила Светлана Ивановна, опасаясь дальнейшего словесного излияния мужа, любившего поговорить – хлебом не корми, дай только повод. Вот повода она и не хотела давать, не желая расстраивать своего любимого до обожания спутника жизни. Да и по деликатности своей утонченной натуры она не хотела своими страданиями отягощать другого человека, пусть даже и родного мужа.

– Возьмем слово «есть». Говорят: «Идите есть». Есть – значит, кушать, питаться тем, что есть. Если ничего нет, то и нечем питаться. Едят то, что есть. Богатейший язык, если вдуматься. Воистину богатейший! Нам некогда вдумываться. Мы говорим, не думая, не используя всего богатства нашего великого и могучего.

– Хана сегодня приезжала, – тихо произнесла Светлана. Справившись с посудой, которую уложила в посудомоечную машину, она теперь села напротив мужа, опустив глаза, не решаясь помешать ходу его мыслей, разглаживая складочки маленькой ладошкой на лёгкой юбке голубого цвета с узорчатой каймой по подолу, доходящей до щиколотки.

– Хана? Это хорошо. И что?

– Ничего. Приезжала, и я была рада видеть её.

Профессор Наев был сосредоточен на какой-то мысли, которую обрабатывало его сознание. По всей видимости, идея его сильно захватила, и он не сразу среагировал на имя любимой внучки. Большим и средним пальцами он провёл несколько раз по верхним векам, как бы сбрасывая напряжение, и, тряхнув головой проговорил.

– Надеюсь, она не сбежала на этот раз с занятий? Осталось учиться чуть больше двух недель.

– На этот раз она совсем немного опоздала, и ей пришлось после дисциплинарного наставления приехать ко мне, чему я была очень рада. Но не это важно. Понимаешь, она увлечена, – Светлана Ивановна произнесла тихим, умиротворяющим голосом, довольная тем, что ей удалось сбить с мужа погружённость в себя, к которой она так и смогла привыкнуть за долгие годы совместной жизни.

– Что значит увлечена? И чем, собственно, увлечена? Математикой? Литературой? Медициной? Кстати, я предложил ей продолжить практику в клинике. И, ты знаешь, она согласилась. Согласилась без нажима с моей стороны.

– Нет, нет. Совсем не то. Понимаешь… Увлечена – в смысле влюблена.

– Этого ещё не хватало! Она же совсем ребёнок. У неё блестящие способности, которые следует развивать, а не заниматься ерундой. Увлечена! Кем она может быть увлечена? Кругом одни поглотители электронных игр и забав подобного рода.

Светлана Ивановна вздохнула и беспомощно развела руками.

– Возраст? Да она как раз в том возрасте…

– Ты уверена?

– Девочки раньше развиваются. И я себя помню. Как раз в этом самом возрасте.

– Что ты хочешь сказать? – профессор Наев слегка повысил голос, выражая тем самым недовольство услышанным.

– Ты же знаешь про мою первую любовь. Это случилось со мной как раз в этом самом возрасте. В её возрасте. В возрасте Ханы. Именно тогда я пережила свою первую любовь, – улыбнулась мечтательно Светлана Ивановна, довольная вниманием мужа, говорящим о неувядаемых чувствах к ней.

– Только потому, что меня не оказалось в то время рядом, – с шутливой угрозой в голосе произнёс Наев, обнимая жену.

– Ну если бы ты оказался рядом, то и речи быть не могло.

– Так кто же этот шалопай? Этот, извините, сопляк?

– Нет, нет. Мне ничего не известно. Ровным счетом ничего. Она мне ничего не говорила. Я так… догадываюсь, чувствую, и только.

– Ты не ошибаешься? Поверить не могу. Совсем ребёнок.

– Не думаю, не думаю, – сказала Светлана Ивановна, похлопав мужа по руке.

– Хана тебе доверяет. Неужели больше ничего не рассказала? Не могла же она увлечься сверстником? Товарищем по колледжу?

– А почему, собственно?

– В этих молодых людях, с позволения сказать, нет тайны. Девушки в этом возрасте влюбляются исключительно в ореол таинственности, а не в конкретный объект, мелькающий каждый день перед глазами.

– Возможно, ты и прав, – Светлана Ивановна встала и, ойкнув, припала на правую ногу.

– Это ещё что? А говорила – ничего.

– Ногу отсидела, только и всего, – стараясь гримасу боли скрасить улыбкой, сказала жена, поглаживая правой рукой поясницу.

– Все болезни от позвоночника. Пойдём, я тебе массаж сделаю с обезболивающей мазью. И пока запрещаю работу на грядках, Дней пять-семь покой, тепло, обезболивающее, а там посмотрим. И успокоительное. Понервничала небось из-за Ханы.

Профессор Наев своими гибкими, сильными пальцами умело приближался к седьмому грудному позвонку, как затренькала музыка. «Вот так всегда», – виновато улыбнулся он, заботливо укрывая одеялом спину жены и снимая трубку с пояса.

– Слушаю. Да. Профессор Наев.