Улыбка Авгура

Ексель!.. Я подскочила как ошпаренная. Былинский!.. Хочешь верь хочешь нет, но первая часть предсказания сбылась. Я действительно поняла и больше никогда не буду тянуть, а буду отоваривать благодарностью сразу, не дожидаясь удобного случая, поскольку таковой может просто не наступить. Что ж, один-ноль в пользу Былинского. Однако интересно, банальное совпадение или?.. Никаких или. Или придется признать, что в скором времени я покушусь - страшно сказать! - на закон. И тогда закон может в ответ покуситься на меня.

Сорок минут тишины и полного покоя сделали свое дело. Отринув все второстепенное и сиюминутное, я приняла нелегкое решение. До сих пор не знаю, правильно ли я поступила. Будем считать, что на меня, как на Нюсю, тоже нашел черный морок. Неловко признаваться в совершенном преступлении, но надо. Значит так: я скрыла от следствия важную улику. Более того, на следующий день я увезла ее с собой в Москву, подальше от Хмурого. Пусть думает на Ванду с Гоутом. И другие тоже пусть думают, от врагов не убудет. Как их ни наказывай - все покажется мало. А Нюся...

Нюся... Нюся старая, я не допущу, чтобы она умерла в тюремной камере. Мало, что ли, горя у нее было?.. Да, это самое меньшее, что я могу сделать для нее.

Два-ноль. У-у, Былинский!

Я знаю, Нюся сама себе страшный суд. Она сама себя осудила, сама вынесла приговор и безропотно понесет рукоположенное собой наказание. Без амнистии и досрочного освобождения за примерное поведение. Так что преступление не окажется безнаказанным. А это главное. Разве не так?

Поворочавшись с боку на бок, я поняла, что не засну. Набросила махровый халат, сунула ноги в сланцы и вышла на крыльцо. Вид глубокого звездного неба подействовал на меня успокаивающе. Я прислонилась к перилам и замерла, вглядываясь в непостижимое пространство.

Как странно все переплелось. Не будь Павлик Павликом, Нюся бы его не тронула. Не тронь Нюся кузена, я бы не вскинулась. Не вскинься я, Пан с Вандой и Гоутом могли... Страшно подумать, что они могли.

Это что же такое получается - спасибо Павлику?..

От старой груши, расколотой надвое молнией, отделилась тень.

- Ни?

- Ты?..

- Не спится? - спросил Андрей шепотом. Ночью люди обычно перешептываются, чтобы их не подслушали звезды. Кому охота стоть объектом межпланетных сплетен. Андрей притянул меня за плечи и признался, - Мне тоже. Поговорим?

Его дыхание касалось моей щеки. Жжется, однако.

Мы молчали, вслушиваясь в монотонный стрекот цикад. Я судорожно вздохнула и отмахнулась от назойливого комара. Андрей перехватил мою руку и легко пожал ее. Потом на месте старого кострища мы развели костер, чтобы согреться и разогнать полчища оголодавших кровососов. Андрей проворно нырнул в кусты и выкатил оттуда деревянную колоду - для меня, а сам устроился прямо на земле. Языки пламени жадно облизывали звездное небо.

Мне понравилось, что он ничего не обещал. А что?.. Может, стоит рискнуть еще разок - всего один?

Костер догорел. Андрей залил угли водой из бочки, и мы распрощались, молча пожав друг другу руки.

***

Вернувшись в Москву, первым делом я заглянула в почтовый ящик и выудила оттуда кипу пестрых рекламных проспектов. Вторым делом я позвонила Ляльке. Разговаривая с подругой, скинула обувь, переместила себя в любимую пижаму, разобрала принесенную кипу, обнаружив в сердцевине два письма, и вскрыла ножом конверты. Так, что тут у нас? Первое было от родителей, которые сообщали, что через неделю будут проездом в Москве по пути из Токио в Озерск. Понятно. Второе было... Я выронила телефонную трубку.

- Алло, алло! Ты где? Что случилось? - надрывалась с пола трубка, - Я спрашиваю, что случилось?

"Дорогая Ни, - писал дядя, - Я долго думал и наконец решился довериться почте, потому что здесь, у нас, творится невообразимое. Объясню при встрече. Высылаю тебе свое волеизъявление, береги его (не ешь на нем пончики, дорогая, оно еще пригодится, надеюсь, однако, что не скоро) и спрячь понадежней.

Понадежней, поняла? Жду тебя в гости недельки на две, а то и на три. Сходим по грибы, заодно помиримся.

Как считаешь? Ну все, привет. Твой любящий дядя."

Подняв телефонную трубку, я грохнула ее на рычаг. Дрожащей рукой отложила в сторону первый лист и начала читать второй, проигнорировав поднявшуюся телефонную истерику.

"Я, Привалов Генрих Карлович, находясь в здравой памяти..."

Это не было завещание в традиционном смысле слова. Это был его наказ персонально для меня. В принципе, я не ошиблась в своих рассуждениях о том, какое завещание мог бы написать мой дядюшка, дай ему полную волю. Хоть в этом я не ошиблась. А то в связи с озерской историей совсем начала было сомневаться в своих выдающихся умственных способностях. Ан нет, все, кажется, при мне.