Улыбка Авгура

Я подскочила на ноги и спрыгнула с постамента на пол. Подошла к ближайшей бабе, багровой от натуги, которая, зажмурив глаза и прижав ладони к груди, самозабвенно визжала тонким голосом, легко перекрывая остальной шум, и врезала ей по щеке. Это был единственный способ быстро привести ее в чувство. Багровая баба немедленно заткнулась и, будто сломавшись пополам, грузно осела на свою циновку. Я быстро нашла пульс, оттянула веко глубокий обморок. Н-да, привела, называется, в чувство. Оставив бабу, я пошла вдоль центрального ряда циновок, то и дело натыкаясь на распростертые тела. Силы небесные, что это с ними со всеми?

- Ника, ты где? Я иду к тебе!

Я оглянулась на душераздирающий зов и увидела жуткую черную рожу, заросшую густой шерстью, с воинственным оскалом и адским блеском в глазах, которая вылезала из гроба, стоявшего на кумачовом постаменте. И силы оставили меня прямо там, где я в тот момент находилась.

- Теперь поняла, почему они испугались, когда ты вылезла из гроба? Прямо скажем, видок у нас обоих соответствующий, - развеял мои сомнения Андрей, - Особенно у тебя.

Мне хотелось задать ему много вопросов, и первый из них - какого лешего он расстроил мои планы, но мы бежали через широкий двор, едва поспевая за Пашей. Кололо в левом боку. Чай, не девочка скакать козой по пересеченной местности. Поэтому разборку я оставила (с глубоким сожалением) на потом.

С того момента, когда я постыдно хлопнулась в обморок, произошло следующее. Во-первых, я очнулась, во-вторых, Андрей затоптал разгорающееся пламя пожара. Я заметила, что он снял повязку, но рукой действовал неуверенно, как будто боялся, что она отвалится и в суматохе потеряется. Пластырь на лбу присутствовал, но весь какой-то черный, как, впрочем, и сам лоб, а костюм, ладно сидящий на его фигуре, был безнадежно испорчен пылью и, сдается, чьими-то экскрементами. То, что сначала я приняла за шерсть, на самом деле было паутиной. Послушайте, неужели я такая же?

В-третьих, пришедшие в себя люди расползлись кто куда. Все живы - и то хорошо. Интересно, что за ночные бдения они устроили у пустого гроба? И где мы, черт возьми?.. А в-четвертых, невесть откуда взялась Паша, внучка кладбищенского смотрителя, облаченная в неизменную ночную сорочку.

- Ника, - сказала она, приминая ладонью жалкие перья, торчащие из моей макушки.

Да что же это такое, граждане! Столько сил потратила, маскарад учинила, волосы на корню загубила, а они меня узнают. Безобразие.

Было очевидно, что Паша чрезвычайно взволнована. Она эмоционально жестикулировала, подпрыгивала от нетерпения, гулькала и клецала на своем птичьем языке и настойчиво тянула меня за руку.

Андрей наблюдал эту сцену со стороны и недоумевал.

- Твоя подружка? Чего это она?

- Мне кажется, она просит, чтобы мы пошли с ней, - фраза выпала из меня совершенно естественно.

Надо же, голос прорезался! - обрадовалась я. Вполне нормальный голос, может, чуть более сипловатый, чем обычно, с хрипотцой - но не сексуальной, а подростковой, срывающейся в петушиный фальцет. Возрастные изменения? Х-м. Главное, чтобы не половые.

Направив фонарик на девушку, Андрей рассматривал ее с недоверием и жалостью. Гамма чувств, отразившаяся на его лице, была мне хорошо знакома. Я тоже испытала шок, когда в первый раз увидела Пашу.

Потом - ничего. Потом - привыкаешь.

Разноглазая нимфа стояла, не пытаясь уклониться ни от яркого света, ни от пристального мужского взгляда. Настолько открытая и беззащитная, что сердце рвется напополам.

- А мне кажется, что нам пора убираться отсюда, - произнес Андрей, смущенно отводя взгляд.

Я тоже слышала нарастающий топот сапог и какой-то подозрительный лязг.

- Паша, ты выведешь нас отсюда?

Погоня, похоже, была неизбежна, но уходить прежней дорогой не имело смысла, потому что в первую очередь нас кинутся искать там, откуда мы пришли. Да и не смогу я заставить себя спуститься по железной лестнице. Нет! Как подумаю о ней и крысах - так моментально бросает в крупную дрожь. И... ну... как бы сказать... А, скажу как есть! Умный не осудит, а на дурака наплевать... Мне кажется, что ко всем моим прочим достоинствам добавилось еще одно - непреодолимая клаустрофобия.

Между тем нимфа продолжала бесноваться.

- Она не понимает тебя, - сказал Андрей.

- Помолчи... Мы пойдем с тобой, девочка, но потом ты покажешь, где выход, лады?

Девушка затрясла головой, взахлеб выкрикивая:

- Хо-се, хо-се, е-е!

Леший разберет, что это значит. Некогда разбирать.

Мы бросились за ней и оказались на заднем дворе. Андрей выключил фонарик, чтобы не привлекать ненужное в данных обстоятельствах внимание. На плече у Андрея болтался мешок, который я оставила, по последним данным, в гробу. Впереди мелькало белое Пашино, условно говоря, платье.